Освободитель - Александр Прозоров

* * *

В исходе этой схватки Егор ничуть не сомневался. Уж слишком разительно оружие Востока превосходило самые передовые возможности Запада. Англичане, как он заметил, всегда действовали по одному шаблону. Грех было не использовать эту склонность к традициям против них самих. Что произойдет дальше, тоже несложно было предсказать. Когда до Генриха V дойдет известие о поражении, он кинется спасать столицу. Однако Арфлер король не бросит — уж слишком лакомый кусок. Призовет все силы из Гиени, из Бордо, Байона и Альбре, благо землям на побережье сейчас, по его мнению, ничто не угрожает — французы заняты войной с русскими. Снимет половину войск с осады. Арманьяки, по уму, воспользуются ослаблением англичан для их разгрома, а бургиньоны, коли не дураки, воспользуются проблемами арманьяков для нападения на них…

Великий князь мог накрыть половину Франции паутиной из татарской конницы, мог запутать противника, испугать, обмануть… Но сейчас в Европе царила феодальная эпоха, в которой правят сеньоры и побеждают рыцарские армии. И Егор, в отличие от всех прочих участников большой войны, мог просчитать будущее. Кончится лето — и степняки уйдут. Осенью у них пора забоя скота, заготовки мяса. Если упустить время, не успеть приготовить кочевье к зимовке — после больших снегопадов случится падеж. Слабые животные не смогут добыть еды, сильным ее просто не хватит. Лишнее поголовье нужно отобрать и разделать, пока животные сытые, жирные и упитанные. Родное кочевье для любого татарина дороже государственных интересов — а потому они уйдут независимо от того, получат такой приказ или нет.

Осенью закончится договор с наемниками. Великий князь заключал его, зная степные обычаи, и назначил завершение кампании на этот срок.

Осенью на Руси случится распутица, и оттуда будет невозможно получить помощь.

Осенью присягнувшие императору города окажутся в одиночестве, и если к тому времени не избавиться от местных феодальных армий, они могут отбить добычу великого князя обратно. Армии врага до осени должны исчезнуть. И, разумеется, будет лучше, если воины империи при этом не прольют своей крови. Пусть местные короли и рыцари сами истребляют друг друга.

Пока все развивалось, как нужно. Однако продолжению плана мешала одна важная деталь: слабость Арфлера. По общему мнению местных воевод, больше месяца городу в осаде не выдержать, не хватит припасов. Если англичане ворвутся в него, их оттуда будет не выкурить, арманьяки не отправятся снимать осаду, Генриху не понадобится возвращаться…

В общем, порт требовалось срочно спасать. Вот только из рук великого князя и императора, врага французского короля, горожане помощь могут и не принять. Не поверят, обман заподозрят. Лучше сделать это через посредника…

Привести лачугу лесника в порядок оказалось несложно. Четверо слуг всего за пару дней внимательно перебрали крышу, добавили засыпку на чердаке, поправили сарай, нашли и обновили погреб. Теперь дело было за малым: запасти дров и продуктов. К счастью, Изабелла, хоть лесником и не значилась, но вроде как получила дебри вдоль реки в свое владение. Посему первым делом слуги расставили там ловушки — силки и самострелы, а потом, выбрав сухостой, принялись валить его, рубить и таскать к избушке. Все знали — зимы во Франции долгие и холодные, печи прожорливы. Не хочешь закоченеть от стужи — не ленись сложить поленницу, пока тепло.

Силки кормили неплохо. Но мясо — еда хоть и вкусная, но однообразная. И сама шевалье, и ее «копейщики» быстро успели заскучать по хлебу и каше, однако к замку рыжую воительницу ноги не несли. Не хотелось видеть родственников — хоть ты умри. Не хотелось даже ради обещанного пансиона в половину экю[42].

Выручала работа. Наравне со слугами Изабелла таскала порубленные сухостоины, проверяла силки, носила слеги для пристройки и воду для котла, колола щепу в очаг. И только ночами, когда она укладывалась в маленькой загородке, разделяющей «дворянские покои» и «людскую», вытягиваясь на травяном матрасе и накрывшись рыцарским плащом, в воображение порой опять просачивались мечты о том, как она мчится на белоснежном скакуне через поле. В руке — упруго трепещет знамя ордена, за плечами — плащ, в лицо дует ветер, развевая длинные волосы. Она кричит, призывая воинов к храбрости, и несется на тесные сарацинские ряды. Неверные начинают пятиться, дрожа от ужаса, а потом бросают оружие, и бегут, бегут, бегут…

Но если в юности эти мечтания вселяли надежды, то теперь после них у шевалье Изабеллы все чаще и чаще на глаза наворачивались слезы, а зубы крепко стискивали рогожу наматрасника, не давая рыданиям вырваться наружу.

В один из дней случилась неприятность: у пегой кобылы лопнула подпруга. Вроде и пустяк, заменить недолго. Да было бы чем. В любом хозяйстве кож всегда навалом, режь и пользуйся. Но в лесной глухомани даже таких обыденных пустяков еще не появилось.

— Дозволь до деревни прокатиться, госпожа? — спросил разрешения Мартин. — Куплю шкуру какую по дешевке, заодно и хлебом разживусь, овсом, али еще чего урву. Лето, вон, на исходе. Груши давно поспеть должны, сливы… Да всякого добра.

— Седлай, я сама. — Воительница поняла, что пора брать себя в руки и пытаться встроиться в новую жизнь.

На рысях она за час домчалась до замка, спешилась на подъемном мосту, постучала кулаком в калитку. Как обычно в таких случаях, приоткрылось маленькое окошко, в него выглянул привратник:

— Чего надо?

— Отворяй, раб! — рявкнула Изабелла. — Передай госпоже графине, что приехала ее сестра, навестить желает.

— Сей миг доложу. — Окошко закрылось, изнутри послышались голоса.

Вскорости калитка отворилась, но не для нее. Наружу вышел пузатый седой смерд в коричневом суконном кафтане поверх полотняной одежды, порылся в поясной сумке, достал пару монет:

— Вот, получи на месяц ближний. Я кастелян здешний, Дрын по имени. Ты меня завсегда кличь, коли надобность какая возникнет. Покой госпожи не тревожь. Ей недосуг.

Смерд, даже не поклонившись, ушел. Ровно нищенке милостыню кинул.

Изабелла, зажав деньги в кулаке, постояла перед воротами еще немного, потом развернулась и побрела через мост, вдоль рва, к реке…

Ни шкур, ни хлеба, ни крупы она так и не купила. Вернулась в свою избушку, уселась на чурбак и долго молча смотрела на холодный очаг. Слуги, не смея тревожить госпожу, продолжали работать по хозяйству. В очаге вскоре загорелся огонь, в медном котелке забурлила вода, запахло мясом. А она все сидела и сидела, словно обратившись в статую.

— Что это, госпожа? — слуга, перетряхивавший вещи, протянул ей желтый пергаментный лист с кругом астрологической космограммы.

— Это? — горько усмехнулась женщина. — Это мой пропуск в королевы…

И она небрежно бросила лист в огонь. Тот скрутился, громко затрещав, и эхом этого треска отозвался грохот трясущейся входной двери: