Русский супермен - Илья Владимирович Рясной

над Маклином уступу медленно (как мне показалось) поползла трещина, и обломок скалы весом в тонны полторы солидно и неторопливо устремился вниз. Прямо на Маклина. И у него не было ни малейшей возможности ни отскочить, ни переместиться в сторону — это лишь привело бы к тому, что он сорвался бы и все равно погиб. Если бы булыжник был поменьше, можно было б надеяться на прочность "Хамелеона" да "невидимой кольчуги" — энергетической брони, которой с древности умели покрывать себя хорошие воины и которую не пробивали даже очень сильные удары. Но выжить после того, как по тебе проедется этакая глыбина, нереально, поставить энергетический барьер такой мощи не под силу даже суперу. Для Маклина не было спасения, и ему оставалось одно — погибнуть в так горячо любимых им горах.

"Второго прибрала земля", — мелькнуло у меня в голове.

Я затаил дыхание. Обломок летел вниз, сшибая "липучки", увлекая за собой камни помельче. Миг — и он накрыл Маклина, покатился дальше и с глухим уханьем угомонился на дне ущелья, сделав свое черное дело.

Маклин же… Маклин прижимался к стене в том же месте, что и перед тем, как на него обрушился кусок скалы. Обрушился ли? Я был твердо уверен, — что да. Своими глазами видел, как глыба накрыла его. Траектория ее полета была такова, что от негра должно было остаться мокрое место…

Мы быстро преодолели оставшиеся метры и выбрались наверх. Маклин упал на землю, обхватив руками голову, и, как рыба, выброшенная на берег, жадно глотал воздух. Он никак не мог отдышаться. Я нагнулся над ним.

— Рекс, как ты? Цел?

— Дай отдышаться.

Его черная как смоль кожа посерела, губы потрескались, из них сочилась кровь. Я провел руками над ним. Биопотенциал Маклина упал раза в три. Еще один такой выброс энергии — и он умрет. Из него просто вытечет жизнь.

Он уселся, обхватив колени руками,

— Что ты сделал с этим чертовым булыжником? — спросил я.

— Не знаю…

По проторенному нами пути оставшиеся две пары без особых приключений преодолели преграду. Нужно было идти дальше, а Маклин еле стоял на ногах и ни на что не был способен. Пришлось опять образовывать Круг, и каждый из нас отдал ему частичку своей жизненной силы. Энергетический купол над Кругом был далеко не столь мощен, как раньше. Если так пойдет дальше, нам может просто не хватить сил для главного — уничтожения форта и "Изумрудного странника".

* * *

К вечеру нам все же удалось отыграть немного потерянного времени, и появился шанс, что мы даже вернем себе некоторый его запас. Мы засекли еще одну пирамиду.

Антон опять оказался на высоте. Но он начинал уставать, однажды он не сможет почувствовать опасность — тогда нам останется только хором исполнить траурный марш.

На привал мы устроились, когда совсем стемнело и на черном бархате неба уже кривился желтый полумесяц. Мы выбрали место, скрытое в узкой расщелине. Несколько часов отдыха должны были хотя бы частично вернуть нам утраченные силы. Устроившись на камнях поуютнее (если только такое слово применимо к подобным полевым условиям), я попытался провести эксперимент — почерпнуть хоть немного энергии от Акары. Ничего не получалось. Чужая планета. Чтобы научиться подпитываться ее энергией, нужно для начала полностью адаптироваться здесь, а на это понадобится не одна неделя, которых у нас просто нет.

Разбудил меня Герт.

— Твоя очередь заступать в караул. Вместе с Маклином.

— Так точно! Будет сделано.

— Начисть штык, гвардеец, и не подпускай коварных индейцев. А я пошел дрыхнуть. — Герт зевнул.

— Давай

Стоять на часах и улавливать каждый шорох — святое дело. На часах люди стояли всегда И в каменном веке, охраняя от голодных соседей тушу мамонта. Стояли в средневековье, чтобы подать сигнал, когда на горизонте затрепещут штандарты и полчища неприятеля пойдут на штурм крепости. Стояли во вторую мировую, ожидая нападения диверсантов или налета бомбардировщиков противника. Будут стоять и через тысячу лет. Так что мои два часа, которые я, конечно, с большим удовольствием проспал бы, смотря сны, — всего лишь крошечное звено в бесконечной цепи часов, проведенных людьми за этим занятием.

Мы сидели на земле, Маклин сосредоточенно нюхал сорванный им бледно-розовый цветок.

— Гвоздикой пахнет, — сообщил негр.

— Понятно, — кивнул я, и опять повисло долгое молчание.

— Сегодня там, на стене, я думал, что ты уже покойник, — первым нарушил я тишину.

— Ну, это ты зря.

— Я видел, как тебя накрыла глыба. Я не мог ошибиться.

— Ты не ошибся. Она на самом деле накрыла меня.

— А дальше? Неужели ты сумел поставить "кольчугу", способную противостоять удару такой силы?

— Даже не знаю, что тебе сказать… Хочешь немного воспоминаний? Может, тогда все станет понятнее.

— Давай. Потренируйся на мне, прежде чем примешься за написание мемуаров.

— В Асгарде я уже десять лет. Сам я из Черных Штатов.

— Мне это известно.

— Ну да. Тебе также известно, что я был довольно неплохим сыщиком. Окраины Лос-Анджелеса — место историческое. Там некогда располагалась империя Голливуда — "фабрики грез", оплота мирового кинематографа. Теперь там нет ничего, кроме никому не нужных развалин, в которых водятся привидения и гремучие змеи. Голливуд умер вскоре после отделения Черных Штатов от США. В мое время в Лос-Анджелесе на виду были в основном две категории граждан: полицейские, с одной стороны, и бандиты — с другой. Притом грань между ними порой очень условна. Я был честолюбив, хотел сделаться фигурой, заметной для окружающих, и однажды решил нацепить полицейский значок. И представляешь, я стал честным полицейским. За время службы к моим чернокожим рукам не прилипло ни цента. Случай в своем роде уникальный. Коллеги считали меня сумасшедшим, а преступники — просто аморальным типом или своеобразным извращенцем, только так они могли объяснить мое неприятие взяток в любом виде. Я был честен до безобразия. Ты меня, наверное, понимаешь…

— Конечно Сам грешил этим. Тоже был честен до безобразия.

— Представь себе Лос-Анджелес двадцатых годов. Девятый вал преступности, бандитизм, кровавые уличные бойни, запуганные люди, боящиеся выйти на улицу, на которой правят бал кровососы с ЭМ-оружием. И в гуще всего этого нахожусь я — инспектор городского управления полиции по делам первой и второй категории. У меня не было семьи, осталось мало друзей, лучшим своим другом я считал пистолет, с которым не расставался даже в ванной. Изо дня в день я кого-то искал, волок в кутузку, бил, отстреливался. Чуть ли не ежедневно мне угрожали убийством, притом в самых жестоких формах, но те, кто пытался реализовать свои планы,