Господин Зима - Терри Пратчетт

На лице Аннаграммы появилось затравленное выражение, как всегда, когда она сталкивалась с чем-то таким, что не сразу помещалось у неё в голове.

— Внутри овцы? Ты хочешь сказать…

— Да, конечно.

— Распутывать?

— Иногда ягнята пытаются родиться задом наперёд, — пояснила Тиффани.

— Задом наперёд… — повторила Аннаграмма слабым голосом.

— Ас близнецами ещё сложнее.

— Близнецы… — Тут Аннаграмма вдруг заговорила увереннее, словно заметила слабое место в словах Тиффани: — Но послушай, я столько раз видела пастухов и пастушек на картинках, и они ничего такого не делали! Я думала, там достаточно просто… ну, стоять и смотреть, как овцы едят траву.

Иногда казалось, что мир станет лучше, если кто-нибудь будет время от времени отвешивать Аннаграмме хорошую оплеуху. Её привычка не задумываясь, просто по глупости плевать в чужую душу, полное отсутствие интереса к чему бы то ни было, кроме собственной персоны, её манера разговаривать с людьми, как будто они туговаты на ухо или глуповаты, могли кого угодно вывести из себя. Но приходилось терпеть, потому что время от времени удавалось заглянуть глубже и увидеть то, что скрывается за всем этим. А скрывалась там маленькая, до судорог напуганная девочка, которая смотрела на мир, как кролик на лису, и вопила в надежде, что мир уйдёт и не сделает ей больно. И ведьмы, такие вроде бы мудрые, собрались, посовещались и дали ей удел, где и кому посильнее пришлось бы тяжело.

Что-то тут не так.

Нет, тут определённо что-то не так.

— Овцам приходится помогать, только когда окот идёт трудно, — сказала Тиффани, лихорадочно размышляя. — А это всегда бывает холодными дождливыми ночами на дальних пастбищах. Художников никогда поблизости не оказывается. Удивительно, но факт.

— Почему ты так смотришь на меня? — спросила Аннаграмма. — Будто меня тут нет!

Тиффани моргнула. Ну хорошо, подумала она. И что я могу сделать?

— Ладно, я помогу тебе обмыть покойника, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее. — И, наверное, с госпожой Ойгладь смогу помочь тоже. Или попроси Петулию. Она это хорошо умеет. Но бдение с покойным — это уж твоя забота.

— Хочешь сказать, мне надо будет просидеть всю ночь рядом с мертвецом? — содрогнулась от ужаса Аннаграмма.

— Можешь взять что-нибудь почитать.

— Наверное, я смогу нарисовать магический круг возле своего стула для защиты… — пробормотала Аннаграмма.

— Нет, — сказала Тиффани. — Никакой магии. Неужели госпожа Увёртка тебе этого не говорила?

— Но магический круг…

— …только привлечёт внимание. Кто-нибудь может явиться посмотреть, отчего там появился круг. Не волнуйся, мы делаем это только потому, что старикам так спокойнее.

— Вот ты сказала, кто-нибудь может заявиться…

Тиффани вздохнула:

— Так и быть, я посижу с тобой. Но только в этот раз.

Аннаграмма просияла.

— Да, ты спрашивала насчёт черепов, — сказала Тиффани. — Подожди минуту…

Она поднялась к себе и взяла каталог товаров «Боффо», который прятала в своём старом чемодане. Аккуратно свернув его, она вручила брошюрку Аннаграмме:

— Не смотри сейчас. Подожди, пока останешься одна. Возможно, это наведёт тебя на мысли. Хорошо? Я заскочу за тобой вечером, около семи.

Аннаграмма ушла, а Тиффани села и стала считать про себя. На счёте «пять» в комнату вошла нянюшка Ягг, энергично обмела от пыли несколько безделушек и только потом спросила.

— А твоя подружка уже ушла?

— Думаете, я глупая, да? — спросила Тиффани.

Нянюшка притворилась, что занята уборкой.

— Понятия не имею, о чём вы тут толковали, я не слушала, — сказала она. — Но если бы слушала, то подумала бы, что на благодарность я бы на твоём месте не рассчитывала.

— Зря матушка заварила эту кашу, — сказала Тиффани.

— Зря, говоришь? — с невинным видом переспросила нянюшка.

— Я не дурочка, — ответила Тиффани. — Я обо всём догадалась.

— Догадалась, значит? Надо же, какая ты умница. — Нянюшка опустилась в кресло. — И о чём же ты догадалась?

Это будет нелегко, подумала Тиффани. Большую часть времени нянюшка знай улыбалась да похохатывала. Когда она делалась серьёзной, это пугало. Но Тиффани не собиралась отступать.

— Оставлять дом мне было никак нельзя, — начала она. — Да, я могу справиться почти со всеми повседневными делами, но мне слишком мало лет, чтобы получить собственный удел. Некоторые вещи люди не станут рассказывать тринадцатилетней девочке, не важно, какая на ней шляпа. Но матушка распустила слух, будто хочет, чтобы дом отошёл мне, и все решили, что надо выбирать между мной и Аннаграммой, да? И выбрали её, потому что она старше и как будто хорошо подготовлена. И вот теперь дела у неё плохи. Она не виновата, что её учили магии, а не ведьмовству. А матушка хочет, чтобы Аннаграмма опозорилась и все увидели, какая плохая наставница вышла из госпожи Увёртки. Я думаю, это неправильно.

— Я бы на твоём месте ещё подумала, прежде чем судить, чего хочет Эсме Ветровоск, — произнесла нянюшка. — Я никому ни слова не скажу. Можешь отправляться помогать своей подружке, если хочешь. Но ты по-прежнему будешь работать на меня, уговор? Это по-честному. Как твои ноги?

— Хорошо, нянюшка. Спасибо, что спросили А за сотни миль от них господин Перегар Джонсон знать не знал ни о Тиффани, ни о нянюшке Ягг, ни о чём бы то ни было, кроме напольных, настенных и наручных часов, которые составляли его ремесло. Ещё он знал, как побелить извёсткой кухню, чтобы она без лишних затрат и усилий снова стала чистой и опрятной, хотя возня с побелкой сама по себе — дело довольно-таки пачкучее. Поэтому он так и не понял, почему несколько горстей белого порошка взмыли из ведра прежде, чем он успел добавить туда воду, на мгновение зависли в воздухе, будто призрак, и вылетели в трубу. В конце концов он решил, что во всём виноваты тролли — что-то их в последнее время уж больно много понаехало. Особой логики в таком объяснении не было, но когда люди верят в нечто подобное, их вера редко бывает логичной.

А Зимовей подумал: Извести довольно на человека!

В ту ночь Тиффани сидела с Аннаграммой и старым Тиссо, хотя старик, конечно, не сидел, а лежал, потому что уже умер. Тиффани никогда не нравилось бдеть над покойниками. Это было не из тех занятий, которые вообще могут нравиться. И когда небо за окном начинало светлеть и раздавались первые птичьи голоса, она всегда чувствовала облегчение.

Пока тянулась ночь, старый Тиссо время от времени издавал негромкие звуки. То есть, конечно, издавал их не он, он-то встретил Смерть много часов назад, а покинутое им тело, и звуки по сути были всё равно что скрипы и потрескивания остывающего старого дома.