Я иду искать - Алекса Гранд

— Она с подругами девичник в клубе праздновала. Все как обычно: коктейли рекой, дикие танцы, пьяный азарт. А тут ты, весь такой мужественный, напористый, упрямый. В общем, проснулась она не у себя в квартире, а на смятых простынях в постели гостиничного номера. Стоит упоминать, что после такого свадьбу Рита громко и скандально отменила?

События пятилетней давности медленно, но верно выстраиваются в более-менее стройный ряд, напоминая о тех днях, когда я всеми возможными способами вычеркивал свинтившую в Питер Лилю, тщетно пытаясь заполнить образовавшуюся пустоту случайными связями. Вызывают липкий противный стыд и едкой дымкой оседают на нёбе.

Правда, чужая одержимость бессмысленной местью не становится хоть чуточку понятнее.

— Ты, конечно, извини, но твой брат — психопат. Ну, морду бы набил сразу, сломал бы пару ребер, и разошлись бы на том. Да и плевать мне, в принципе, было на его Маргариту.

Сделав еще пару глотков колы, я отставляю стакан в сторону и сцепляю пальцы в замок, силясь различить, что плещется в кажущихся черными глазах Бекета. Проваливаю эту попытку с треском и удивленно подаюсь вперед, реагируя на пропитанную холодом фразу.

— Психопат? Возможно. Врачи не исследовали, хотя стоило, — пряча промелькнувшую во взгляде огненную вспышку, прикрывает веки Руслан и без эмоций подводит к логическому завершению нашу беседу. — Женщину свою береги, и тачку в чужих мастерских больше не обслуживай.

— Лады.

Подчерпнув разом большой пласт ценной информацией, я прощаюсь с превратившимся в каменное изваяние бойцом и еду к уже изученному вдоль и поперек жилому комплексу. Рассеянно паркую тачку рядом с клумбой, в прострации поднимаюсь на лифте на нужный этаж и открываю дверь перекочевавшим ко мне ненадолго ключом.

— Все в порядке?

— Угу.

Обнаруживаю Лилю на кухне у подоконника, выдавливаю из себя что-то нечленораздельное и зарываюсь носом в ее чуть влажные после душа волосы, нуждаясь в этой щемящей близости, как никогда.

Руки сами находят ее предплечья, скользят по нежной бархатной коже и замирают около изящных запястий. И столько в этом простом жесте правильного, естественного голода, что нас обоих прошивает высоковольтным разрядом. Разбивает предательским тремором, скручивает внутренности жгутом, вытаскивает наружу первобытное, отодвигая на задний план вообще все. Зависший разговор с матерью, невыясненные отношения с Левиной, лежащий на согласовании миллионный контракт.

Единственное, на что я сейчас способен — это вжиматься в шумно, тяжело дышащую Аристову всем телом и впиваться губами в ее покрывшуюся крупными мурашками шею.

— Какой же я был мудак, Лиль.

— Откуда столько самокритики, Крестовский?

Нервно сглотнув, хрипло роняет она и дергается, когда я перемещаю ладони на ее бедра. С ума схожу от того, сколько всего наворотил и сколько упустил по собственной глупости, а за окном, подчиняясь законам природы, царит знойное ясное лето. Солнце слепит спешащих по делам прохожих, плывут по лазурному небу перистые беззаботные тучки, самолет оставляет белый размытый след на голубом полотне.

И мне вдруг отчаянно хочется все переписать с чистого листа и прожить новую жизнь на полную катушку вместе с прильнувшей к моему туловищу хрупкой девушкой. И нашей общей дочерью, рисующей бескрайнее море в своей комнате…

Лиля

В ванной мелодичными перезвонами шумит вода, я заплетаю Варе косы и витаю мыслями далеко от Москвы. Напеваю тихонько себе под нос незатейливую мелодию и отчего-то чувствую себя лет на восемь моложе. Как будто мне только исполнилось двадцать, передо мной распахнуты любые двери, а в мире нет ни предательства, ни подлости, ни лжи.

В груди робким бутоном зреет умиротворение, каждая клеточка наполнена невероятной легкостью и отчаянно хочется подниматься ни свет ни заря поутру, встречать рассвет с кружечкой ароматного травяного чая и, может быть, даже записаться на занятия по йоге, которые я сто раз откладывала. Замещала чем-то более срочным, мчалась в офис и разгребала, разгребала, разгребала завалы из электронных писем, скопившихся на почте.

Соорудив у дочки на голове вполне сносную прическу, я целую малышку в макушку и заключаю в объятья. Во мне сейчас столько нежности, что с лихвой хватит на нас двоих и с огромным запасом останется повзрослевшему Крестовскому. Мною сейчас можно раскрасить пару десятков холстов, подсветить не одну аллею, напитать энергией пару высоток.

— Мамочка, а мы пойдем в парк аттракционов с дядей Игнатом?

— Пойдем.

— И мороженое кушать будем.

— И мороженое, и сладкую вату, и малину.

— Здорово!

Издав радостный клич, Варвара спрыгивает со стула и бежит в свою комнату за рюкзаком. С минуты на минуту ее должна забрать Лия и отвезти в студию бальных танцев, где моя малышка делает небольшие, но уверенные успехи. У меня же будет примерно полчаса, чтобы спокойно позавтракать, проводить Креста и приступить к новому заказу — организации концерта пока что неизвестной, но весьма перспективной рок-группы.

Улыбнувшись самой себе, я неторопливо иду в коридор, проверяю, нет ли заломов на Варином любимом бирюзовом платье, и с чистой совестью отпускаю дочку. Напоследок еще раз целую ее в висок и по традиции желаю ей ни пуха ни пера.

Хочется парить. Отталкиваться носочками от пушистых облаков и взмывать все выше и выше.

— Доброе утро, Лиль.

С Игнатом мы сталкиваемся на кухне, и у меня моментально пересыхает во рту. Из одежды на нем только спортивные черные штаны, низко болтающиеся на бедрах, по фактурному торсу неторопливо сползают капельки воды, а мокрые после душа волосы взъерошены и торчат в художественном беспорядке. И я могу, не таясь, рассматривать это великолепие, гулко сглатывать скопившуюся слюну и взволнованно поджимать пальцы ног.

Сейчас, в эту конкретную секунду, на этих квадратных метрах все настолько идеально, что становится страшно. Невольно начинаешь ждать подвоха, когда все так гладко и хорошо.

— Я сегодня буду занят. С контрактом надо разобраться, к отцу сгонять, давно обещал. А завтра мы втроем мотнем в пиццерию, или в кино, или в парк. Хорошо, Лиль?

Стерев полотенцем лишнюю влагу, мягко спрашивает Крестовский и невесомо мажет губами по моим губам. Гладит ладонью алеющую щеку, трется носом о нос и заставляет едва утихомирившихся бабочек в моем животе заполошно носиться по хаотичной траектории.