Тень гоблина - Валерий Казаков

15.

У Плавского что-то произошло со сном. Раньше никакие тревоги и нервные перенапряжения не могли отдалить минуты благодатного забытья, и генерал, как только его голова касалась подушки, погружался в крепкий, здоровый сон с практически полным отсутствием каких бы то ни было сновидений. Но, переквалифицировавшись из бравого вояки в периферийные губернаторы, Иван Павлович почувствовал себя не в своей тарелке, и нервная система, хоть и закаленная войнами и стрессами, стала давать сбои. Плавскому начали сниться сны. Это до такой степени удивило генерала, что он, от мелькания несуразных и, главное, никаким боком от него не зависящих картинок, стал просыпаться по ночам и в первые секунды, путая сон с реальностью, продолжал с кем-то спорить, кого-то ругать или отдавать распоряжения. Позже, очухавшись и окончательно придя в себя, он долго сидел в тупом оцепенении на смятой постели, понапрасну пытаясь отыскать логику и первопричины того, что ему только что пригрезилось. Не найдя ответа и не связав концы с концами, Иван Павлович принимался психовать, глотать прямо из бутылки свой любимый боржоми и хвататься за сигареты. После трех-четырех затяжек, невзирая на глубокую ночь обманутый организм, получив свою полагающуюся после пробуждения порцию никотина, автоматически приводил все органы в состояние бодрствования, и о скором возвращении сна можно было забыть. Пошатавшись по протокольно безвкусно обставленной опочивальне, в очередной раз порадовавшись отсутствию на широченном казенном ложе законной супруги, которая непременно стала бы приставать с пустыми вопросами и придирками, он, затолкав за спину подушки, пытался читать, но, не имея навыков регулярного общения с книгой, быстро уставал, отчего внутри нарождалась противная волна раздражения, и он снова хватался за спасительные сигареты. Генерал был человеком обязательным и чрезвычайно исполнительным, не важно, отдавали команды ему или же он сам ставил перед собой какие-то цели, все это должно было быть исполнено точно и в срок. «Приказ командира и рвение подчиненного могут горы свернуть!» — частенько говаривал он. Однако в этой новой и, чего греха таить, пугающей его своей непредсказуемостью жизни, все у него выходило как-то не так, ничего не спорилось и не давало нужных результатов. Ну, казалось бы, что еще надо: собрал людей, поставил задачи, определил средства, увязал, кто с кем взаимодействует, уточнил сроки докладов. Так нет же — сидят они перед тобой, глазами моргают, расходятся с озабоченными, недовольными, как двухпудовые гири, рожами, а главное, никто и не пошевелится, чтобы на полусогнутых броситься исполнять губернаторскую волю. Все вразвалочку, все с оговорками, с обязательными бумагами, а то еще, глядишь, и про неконституционность намекнут, или на решения законодательного собрания кивать станут, одним словом, по армейским меркам — полный бардак. Вот и рули губернией с такими управленцами! Но самое противное, что подобным образом к делу относятся не только аборигены, доставшиеся ему по наследству. Они-то чинуши старой закваски, что с них возьмешь? Вредят, сволочи, и саботируют, памятуя прошлую вольницу и воровскую безнаказанность, норовят все наперекор сделать. Отвратительно другое — когда вслед за местными держимордами, подобную мелкотравчатую позицию занимают и новые, прибывшие с ним люди! Вот где форменная подлость! Казалось бы, свои, а туда же, так и глядят, как бы чего для себя урвать, намутить, а дело, им порученное заволокитить. Хотя какие они, к черту, его люди! Тоже все с бору по сосенке. Того тот порекомендовал, этого — этот, а что поделаешь, отказать невозможно: и тот, и другой, и третий, и четвертый — все как-то участвовали и в его раскрутке, и в финансировании его избирательных компаний. А компаний этих за пятилетку было целых три и притом каких!

Избирательные баталии он любил и всегда вспоминал с особой охотой, как и краткое свое пребывание на войне, где ему пару раз чуть не пришлось погибнуть. А что, выборы — это та же война, только другими средствами и методами!

Но не о предстоящих, самых главных выборах болела сейчас у него голова. Надо было в обязательном порядке обустроить эту дурацкую провинцию, сделать из нее конфетку, всем показать, что он собой представляет как масштабный руководитель. Вот был всюду бардак, а он сумел навести порядок, дал людям не только надежду, но и реальный достаток, а раз сумел это сделать в крае, сумеет совладать и со всей страной. Если бы ему сказали раньше, что избранник народа настолько неволен в своих поступках и решениях, он бы не только не поверил, но и послал бы куда подальше подобного сказочника. А здесь это пришлось испытывать на собственной шкуре. Да если губернатор, высшее должностное лицо провинции, с почти неограниченной властью, избранный народом так опутан обязательствами перед своими явными и тайными кредиторами, то можно представить, в какой зависимости находится первое лицо всего государства. Страшно подумать! А чего ты хотел? Если нет за тобой ни партии с ее казной, ни наследства с заводами и пароходами, тут уж крутись-не крутись, а по неписаным правилам все равно придется кому-то продаваться. Возможно, в этом и скрыта основная фишка народовластия. Противно, но что делать, когда такова реальность: или сам под кого-нибудь ляжешь, или дожидайся, когда тебя кто-то заметит и сделает ставку как на резвого и перспективного скакуна. Не зря же политику часто сравнивают с ипподромом. Кто и когда это придумал, генерал не знал, но спинным мозгом чувствовал, что демократию в современной России изобретали не для того, чтобы народ мог сам собой управлять и жить по справедливости, а совершенно для других целей. Он сам видел, что уже давно в недрах родной компартии сами собой или надоумленные кем-то, возникли новые силы, озабоченные единственным вопросом: как бы устроить все так, чтобы на законных основаниях и, главное, бескровно одна группа удачливых людей могла отнять власть и деньги у другой подобной ей группы. Не гноить же себе подобных прохвостов в лагерях да подвалах Лубянки, мир не тот и время не то. Наверное, это и есть цивилизованный подход к проблеме власти. На хитром Западе к этому пришли уже века четыре тому, а мы в своей татарщине все по старинке мутузим друг друга смертным боем. Даже большевики, и те, кстати, начинали с народовластия, да и Гитлер, кажется, тоже.

«Что за бред мне в голову лезет? — думал генерал, с остервенением гася очередной окурок в переполненной пепельнице. — Может, сказать Старикову, пусть своих шаманов и ведьм пришлет, хоть бы сон нормальный восстановился, а то я точно такими темпами не только до Кремля не доживу, а, чего доброго, месяца через три в здешнюю «дурку» угожу. Хотя Москва — Москвой, «дурка» «дуркой», а о дне нынешнем надо думать, именно этот день будущее и кормит. Действительно, чехарда получается с кадрами: одного советуют — ставлю, другого — ставлю, а третьего советуют — надо кого-то из предыдущих снимать, штаты не резиновые, кого-то смещать приходится. А кого уволишь без вреда самому себе? Кругом одни засланцы, за каждым стоит мое обещание, и если что, не избежать обид. Надо что-то срочно предпринимать, иначе все это тебе может вылезти боком. Наверно так, Палыч, — обращаясь к себе как бы со стороны, продолжил свои рассуждения Плавский, он часто в долгих диалогах с собой прибегал к этому нехитрому приему, — садись и пиши тезисы своего завтрашнего совещания с ключевыми замами и направленцами. О бессоннице и планах на будущее будешь потом вздыхать».