Ангел - Гарри Килворт

— Нет, ты не сделал бы этого. Ты на такое не способен. Мать Тереза.

Дейв нахмурился.

— От кого ты услышала это прозвище?

— От Мановича, — улыбнулась Ванесса.

— Значит, от него, — кивнул Дейв. — Может быть, ты и права, но мы отклоняемся от темы. Сейчас главное, что ты собиралась покончить с собой. Сама или с чьей-либо помощью — не имеет значения. Никто не говорит, что мы будем вместе всегда, но прошу тебя, не рви наших отношений. Я получаю от них радость.

— Я действительно… тебе нужна?

— Ты нужна мне больше, чем кто-либо другой на этом свете. Когда управляющий сказал, что у тебя в комнате кто-то есть, я понял, что очень хочу, чтобы ты была со мной — была моей. Ты не представляешь, какие муки ревности я испытал. Я испугался. Я не думал, что отношусь к тем людям, которые могут так ревновать. Мне хотелось убить парня раньше, чем я увидел в его руке пистолет. Когда я все понял, мне стало даже легче. Как в старом анекдоте, я ожидал увидеть нечто худшее, чем сама смерть. Я думал, что вы… в общем, это неважно.

Она слабо улыбнулась и взяла его за руку.

— Можешь не говорить. Я понимаю.

Воображаемая картина возбудила Дейва. Он смутился и хрипло спросил ее, нет ли у нее желания заняться любовью. Она сказала «да», разделась, они нежно и страстно обнимали друг друга, а потом она заплакала. Он понимал, что лучше не спрашивать ее о причине слез, потому что по опыту знал: она сама этого не знает. Дейв просто прижимал ее к себе, пока она не успокоилась. Он давно осознал, что не на все вопросы о человеческих эмоциях существуют ответы. Они лежали в темноте и разговаривали.

— Сегодня сгорел наш участок, — сказал он.

— Знаю, я слышала в новостях.

— Так много наших ребят…

— Знаю, знаю.

— Он совершил ошибку, Ванесса, я чувствую это. Дэнни догадался первый, но я сразу с ним согласился. Ангел переступил границу дозволенного. В здании не было демонов; он спалил его просто для того, чтобы убить меня и Дэнни.

— Ты действительно так думаешь?

— Да. Я надеюсь, это к чему-то приведет… не знаю, может, на него обратят внимание наверху.

— А как же твоя месть? — спросила Ванесса.

— Черт с ней, с местью. Я только хочу, чтобы он убрался отсюда. Пусть его накажут, как у них принято. Надо немедленно прекратить это безумие. Нужно восстановить разрушенное, успокоить людей и начать вылавливать поджигателей, когда уйдет их учитель.

— А как поведут себя демоны? Они будут по-прежнему буйствовать?

— Они уже много лет среди нас, из них только один-два изредка вредят нам. Не забывай, что сейчас они скрываются и стараются не высовываться. Они вроде нацистских преступников, прячущихся в Южной Америке. Они должны хорошо себя вести независимо от того, какими порочными и жестокими были в родных краях. Демоны скрываются не только от ангела, но и от небесного ока.

— Когда ты все это обдумал?

— Сегодня вечером, в церкви. Может быть, кто-то подумал за меня и вложил это мне в голову. Понимаешь?

— Если у тебя еще будет разговор с Иисусом, обязательно расскажи мне о нем.

Он не ответил, потому что не знал, что сказать.

Манович был в хорошем расположении духа. Он ехал на своем автомобиле вдоль набережной и остановился посмотреть на бухту. Вдали виднелись огни местной достопримечательности — тюрьмы Алькатрац, где голос Леона Томсона, по прозвищу Блондинчик, некогда отбывавшего долгий срок заключения, теперь рассказывал туристам об ужасном и позорном прошлом островной тюрьмы. Блондинчик был известен во всем мире. Японцы и китайцы, европейцы и австралийцы, новозеландцы и жители Раратонги, Таити, Мальдивских островов, Африки и Южной Америки жадно прислушивались к записанному на магнитофонную пленку голосу Блондинчика.

Значит, подумал Манни, никогда нельзя знать, как все обернется в будущем. Вчера Томсон был дешевым плутом, его все презирали, а сегодня его голос звучит наравне с голосами тюремной охраны. Стало быть, история есть история, и вчерашний хулиган сегодня может стать героем. Если сегодня ты совершил какую-нибудь пакость, то завтра за это тебя могут прославить. Сегодня никто не задумывается о том, что Блондинчик был преступником. Люди считают его жертвой несправедливости.

Поверни Манни голову налево, он увидел бы огни моста через пролив Золотые Ворота. Посредине моста горела машина, ставшая для кого-то погребальным костром. Манни только что слышал по радио, что внезапно взорвалась и загорелась машина, за рулем которой сидела женщина. Огонь осветил конструкции моста и стальные тросы. В пожарах было что-то прекрасное, что-то почти волшебное.

Манни чувствовал себя легко и спокойно.

Он слышал, что сгорело здание полиции, и был рад, что этих двух сукиных сынов, Питерса и Спитца, там не было. Значит, они еще живы. Манни не хотел, чтобы двое полицейских погибли в пожаре, устроенном не им. Он мечтал расправиться с ними сам, своим способом.

— Ублюдки, — пробурчал Манни. — Я разделаюсь с ними поодиночке. Стало быть, получу двойное удовольствие.

После неудачной попытки поджечь бистро Фокси он уже придумал другой план. Эти кретины так просто от него не отделаются. Однако торопиться не надо. Если убить их слишком быстро, он не успеет насладиться. Мертвец есть мертвец, тогда все удовольствие кончится.

Внезапно Манни стало жаль себя за те обиды, которые ему нанесли. Люди часто обходятся с ним несправедливо, унижают его. Особенно женщины. Эта сука Вангелен умрет в муках, медленно. Ей он вырвет глаза, рассечет горло и будет смотреть, как она истекает кровью. Никакой быстрой смерти для Вангелен. Кровь будет медленно вытекать из нее, пусть она видит это, пусть попробует тогда что-нибудь сказать.

— Я им покажу, — всхлипнул Манни. — Я им всем покажу.

Людям неведомы жизнь ангелов и способу их общения. Проявление ощущений ангелов может быть таким же громким, как звук трубы. В глубине души ангел понимал необходимость вернуться домой, однако старался не замечать этот призыв и терзался от раздвоенности чувств.

Смертные искали пути к его повелителям, чтобы рассказать о его преступлениях, — пустая затея.

Смертные не знали, что ангел сам собой повелевает, сам является себе судьей. Он изучает собственные побуждения, решает свою судьбу. То, что он совершил неосознанно, можно простить, но тому, что сделано обдуманно, а потом признано преступным, должен быть вынесен его собственный приговор.

Ангела мучили преждевременность призыва, несправедливость судьбы, заставлявшей его оставить свое дело, когда он еще не рассчитался с врагами. Расстроенный и озлобленный, ангел не спешил отправляться, хотя знал, что отсрочка повлечет наказание, которое будет соответствовать его собственной оценке того, насколько далеко он зашел, насколько сильно запятнал себя.