Танцующая саламандра - Анна Ольховская

— Прости, — сочувственно прикусил губу Венцеслав, — я не хотел. Просто рана очень нехорошая, пуля засела внутри. И, похоже, задета кость. Кто это тебя так?

— Ты не поверишь! Твоя супруга.

— Магдалена? А она что тут делает?

— А она давно на службе у рептилий, похоже.

— Хотя да, я в курсе. Это ведь она повесила тебе тогда на шею маячок, по которому рептилоиды нас и нашли.

— А кстати, кто так располосовал Магдалену? На ней ведь живого места не было, и змеи преподнесли это как твоих рук дело. Что взбесило меня окончательно, и я помог похитить тебя. Прости.

— Да ладно тебе! — Венцеслав закончил бинтовать руку сына и критически осмотрел повязку. — Вроде ничего получилось, продержится какое-то время. Но ты постарайся не дергать рукой, чтобы кровь снова не пошла.

— Да я вообще не собираюсь дергаться, ни руками, ни ногами. Устал очень. Подождем наших здесь. Но ты мне так и не сказал — кто порвал лицо Магдалены?

— Присцилла.

— Кто?!

— Подружка твоего Атоса.

— Кошамба?

— Да-да, я все время забываю, что Варя ее так назвала. Славная девушка, кстати. Очень за тебя переживает. Да все тебя очень ждут, сын…

Венцеслав неумело погладил Павла по плечу и украдкой стер выступившие слезы. А затем нарочито бодро продолжил:

— Так вот, Магдалена решила нанести неожиданный визит — скорее всего, вынюхивала, в поместье ли Варя и Моника.

— Я одного не понимаю — зачем она все это делает? — угрюмо произнес Павел. — Ведь рептилоиды — вообще иная раса, но они почему-то брезгливости и ненависти у этой женщины не вызывают…

— Скорее всего, эти твари пообещали ей помочь с освобождением Сигизмунда, — Венцеслав катнул желваки, помолчал пару мгновений, а затем продолжил: — В общем, Магдалена ворвалась в дом фурией, охранники несколько подрастерялись от ее напора и пропустили. Она помчалась обыскивать комнаты, влетела в комнату Вари и нарвалась там на При… на Кошамбу. И кошка припомнила ей все обиды. Еле отбили. Кстати, пластического хирурга твоей матери оплатил я.

— Отец, — Павел повернулся к Венцеславу и твердо произнес, глядя ему в глаза, — очень тебя прошу — никогда не называй эту женщину моей матерью. Моя мать — Марфа. И другой у меня никогда не было и не будет.

— Договорились.

— И до чего же вы, интересно, договорились, обезьяны?

Павел и Венцеслав одновременно вздрогнули от неожиданности и обернулись к источнику этого шипящего голоса. Причем для Павла неожиданность была иного плана — он вроде бы не терял контроля над пространством, сканирование проходило в автоматическом режиме. И он не мог пропустить этого визитера, никак не мог!

Но пропустил. И теперь Макс Шипунов собственной гнусной персоной злорадно скалился из дверного проема, направив на Павла и Венцеслава пистолет.

Он явно уловил эмоции Павла, потому что торжествующая улыбка стала еще шире:

— Что, не ждал?

— Ну почему же, — спокойно ответил Павел, одновременно лихорадочно проводя ревизию своих сил — осталось ли хоть что-то? — Наоборот, я очень хотел с тобой встретиться, тварь завистливая!

— Ой, да было там чему завидовать! — пренебрежительно махнул рукой Шипунов. — На поверку оказалась самая обычная человеческая самочка, ни навыков, ни умения. Но ей понравилось, знаешь? Она так стонала подо мной, так…

— Любезнейший, — брезгливо поморщился Венцеслав, глядя на Макса, словно на раздавленного клопа, — не могли бы вы закрыть рот? Уж очень ваши речи смердят! Впрочем, чего еще ожидать от рептилии!

— А я вот сейчас твой рот заткну пулей, — процедил Шипунов, злобно прищурившись — он очень четко уловил искреннее презрение, именно презрение, а не страх, идущее от этого никчемного подопытного. — Хотя нет, сначала я пристрелю твоего обожаемого сыночка, причем не сразу — пусть помучается. А только потом займусь тобой.

— Не боишься увлечься и пропустить появление моих друзей? — усмехнулся Павел, торопливо концентрируя собранные остатки силы.

— Представь себе, Ламин говорил то же самое, когда я решил нанести тебе визит. «Макс, ты нужен здесь, срочная эвакуация, надо наводить их на ложный след», и прочее бла-бла-бла! «Интересы нашего народа выше личных счетов!» Нет уж, извините! Неизвестно, вернемся ли мы когда-нибудь в Москву, и возможности поквитаться с тобой у меня может и не быть.

— У тебя и сейчас ее не будет, — Павел прикрыл глаза и ударил Шипунова, ментально ударил.

Этот удар должен был молниеносно разнести разум рептилоида в клочья, а может, и убить — щадить эту тварь Павел не собирался.

Но… ничего не произошло! Только Макс ухмыльнулся еще гаже:

— Что, обезьяний выродок, ничего не вышло? Думаешь, я такой идиот, чтобы явиться к тебе без защиты? — Продолжая держать Павла на мушке, рептилоид вытащил из нагрудного кармана маленькую серебристую коробочку. Правда, серебристой она была раньше, теперь — обугленно-серебристой. — Вот, видишь! Новейшая разработка наших ученых, они бились над ней с момента твоего явления народу и прессе. Защитная антенна, поглощающая ментальный удар. — Шипунов с некоторой опаской взглянул на Павла. — Которую ты привел в полную негодность, за что Ламин меня точно не похвалит. Но он и так будет злиться, так что семь бед — один ответ. Так, кажется, говорится в вашей поговорке? Ладно, хватит болтать, пора начинать веселье, пока ты не очухался.

Шипунов ухмыльнулся и прицелился.

Выстрел в небольшом помещении лаборатории буквально взорвал барабанные перепонки. Но, собственно, другого физического дискомфорта Павел не ощутил. Гаденыш что, умудрился промахнуться с такого расстояния?

Однако спросить его об этом вряд ли получится. Макс застыл с озадаченным выражением лица, затем на пол упал пистолет, а следом неуклюже повалился Шипунов, и озадаченное выражение навсегда застыло в его уже мертвых глазах.

А в лабораторию вошел Дворкин, брезгливо отодвинул ногой тело рептилоида и устало произнес:

— Ну, вы тут как?

— Ну что с вами поделаешь! — проворчал доктор, поправляя на носу очки. — Все равно ведь не отстанете.

— Совершенно верно, Дмитрий Васильевич, — улыбнулся Павел. — Не отстанем. У нас с собой палатки, разобьем тут, в коридоре, лагерь, костер разведем, начнем бардовские песни заунывно петь, про солнышко лесное, к примеру.

— При всей моей симпатии к бардовскому движению — спасибо, не надо. — Эскулап обвел глазами собравшихся. — Но и всех вместе пропустить не могу, девушка еще слишком слаба, с нее и одного посетителя хватит. Решайте сами, кто пойдет.

Павел растерянно оглянулся на остальных: сидевших в креслах-каталках Игоря Дмитриевича и Элеонору, Варю Ярцеву, прильнувшую к плечу Мартина, Марфу и Дворкина.