Авторитет из детдома - Кирилл Казанцев

– Это, получается, м-моя тетя? – девушка повернула покрасневшее от слез лицо к Леониду. От неожиданной новости она даже слегка заикалась.

– Выходит, так.

После того как все по очереди поцеловали покойника и вышли на улицу, Тамара в полной тишине подошла к гробу. Посмотрела в последний раз на желтое и какое-то ненастоящее лицо отца. Поцеловала в бумажную ленточку на лбу, погладила рукав пиджака, прошептала:

– Прощай, папа. Как плохо, что мы не узнали друг о друге раньше. Когда-нибудь, там, мы обязательно встретимся – и у нас будет уйма времени, чтобы быть вместе.

Девушка перекрестилась на иконы и, взяв Леонида под руку, вышла из часовни. Они вернулись к машине, забрали из салона букет цветов, погребальный венок и направились к могиле.

Гроб уже стоял у края ямы, те из братвы, кто хотел вспомнить Индуса добрым словом, уже его сказали. Священник как раз обходил могилу по кругу, окропляя ее святой водой и произнося молитвы. Леонид с Тамарой стояли в стороне, в тени развесистой ивы. Девушка была вынуждена смириться с тем, что должна наблюдать за всем издалека. На них никто не обратил внимания в церкви, никто не видел и здесь. Это была идея Леонида. Зачем лишний раз глаза братве мозолить? Мало ли что… Отец Тамары, как-никак, полицейский, начальник, а тут полный набор уголовников. – Мы и так сильно рискуем, находясь тут, – сказал он девушке, когда та захотела подойти ближе.

Двое работников кладбища осторожно опустили в землю гроб на специальных веревках, зазвучали глухие удары комьев земли о крышку. Пожилая женщина упала на колени рядом с ямой и снова пронзительно запричитала, те же двое парней ее подняли и усадили на лавочку. Тамара не выдержала и уткнулась лицом в плечо Лени.

– Ну-ну, поплачь, поплачь. Не держи это в себе, – Леонид обнял девушку, второй рукой нежно поглаживая по волосам.

Немного успокоившись, Тамара отклонилась от парня и посмотрела в сторону свежей могилы. Все уже разошлись. Мужики, забросав яму землей, соорудили холмик и расставляли сверху принесенные венки и цветы. Рядом, на лавочке у соседней могилы, сидела старушка и вытирала платком глаза, время от времени всхлипывая.

– Идем? – Тамара взяла в руку ладонь Леонида и робко посмотрела на него.

Фокусник огляделся. Братва расселась по машинам. «Если будут поминать, то где-нибудь в ресторане», – подумал он.

* * *

Узкая дорожка, посыпанная песком, петляла между старыми, потемневшими от времени надгробиями. Могила Индуса находилась в центральной, старой части кладбища – в последние полсотни лет тут уже никого не хоронили. Место было почетным. Рядом со свежей могилой возвышался гранитный памятник знаменитому местному писателю. С другой стороны надгробие венчал бюст летчика-героя. Дальше – массивная гранитная плита с мраморным Серегой Глыбой в полный рост. Это был легендарный вор в законе, сгоревший в машине во время милицейской погони еще в лихие девяностые.

– Уважают твоего отца – раз такое место для него выбили. Простых смертных тут не хоронят.

– Что ты говоришь? Какая разница, где? Он умер – и все, точка, – горько проронила Тамара, забрала у парня цветы и подошла к свежему холмику с фотографией отца у изголовья.

– Извини, – осекся Леонид. Он поднес венок и осторожно поставил его в торце могилы, поправив ленточку с надписью «От любящей дочери любимому папе».

Тамара опустилась на колени и дрожащими руками поправила фото отца. После чего закрыла глаза и беззвучно зашевелила губами. Она никогда прежде не молилась да особо и не задумывалась о боге. Но сейчас почувствовала острую потребность обратиться к нему, облегчить душу, попросить прощения за грехи, свои и умершего родителя. Кто-кто, а он их натворил, судя по роду занятий, немало.

Поднявшись, девушка заметила, что старушка на лавочке пристально рассматривает ее. Влажный платок застыл в руках, черная накидка съехала с головы на затылок. Тамара робко подошла к женщине.

– Здравствуйте, вы сестра Андрея Ивановича?

– Да, деточка.

– А я… его дочь, Тамара. – Девушка чувствовала себя неловко, не зная, куда деть глаза.

– Ой, деточка, сиротинка моя бедная! Я-то, старая, думаю, что-то лицо знакомое! Одни мы на этом свете остались, нет нашего Андрейки… – Старушка снова заплакала, и девушка погладила ее по голове, как маленькую. Потом они плакали уже обе, крепко обнявшись – две родные души, узнавшие друг друга на похоронах. Над ними праздничным голубым платком раскинулось небо, расчерченное узорами парящих в высоте птиц. Умиротворенно шумели кроны высоких деревьев, посаженных еще в прошлом веке. Спустя некоторое время женщина подняла голову и улыбнулась Тамаре.

– Меня, кстати, Ириной Ивановной зовут. Для тебя – просто тетя Ира. Я ведь тебя, считай, вот такой куклой помню. – Женщина нешироко развела руки в стороны. – А вон какая красавица выросла. Замужем?

– Еще нет, теть Ира.

– Мы с Андреем, земля ему пухом, крепко спорили из-за его работы этой, будь она неладна… Из-за нее и поссорились на двадцать пять лет. – Губы пожилой женщины скривились, в голосе зазвенели слезы. – Пойдем, деточка, помянем папку твоего. И кавалера своего забирай – чего ему слоняться-то по кладбищу? Вы на машине?

Спустя полчаса они уже сидели в гостиной за круглым, еще довоенным столом, покрытым темной ковровой скатертью. Тамара помогла тете наскоро накрыть на стол, и, не чокаясь, все трое выпили за помин души старого вора сладкого церковного вина. Девушка не спеша рассматривала пожелтевшие фотографии в рамках, занимавшие почти всю стену, старую лакированную мебель, хрусталь в серванте – еще советских времен. И ее вдруг пронзило странное ощущение того, что она уже здесь была, что не хватает маленького толчка – и она наконец-то все вспомнит отчетливо и ясно, и все части ее личной головоломки встанут на свои места. Тетка раскраснелась от выпитого и ласково посмотрела на Тому, погладила стол рукой.

– Что, деточка, небось не помнишь, как об этот вот стол лобиком стукнулась, когда первый раз вырвалась из мамкиных рук и пошла? – Тамара потерла рукой лоб и действительно нащупала едва заметную впадинку под волосами. – Ты тогда так плакала, но шла вперед, сама шла. Я крепко тебя зауважала, а ведь как котенок, как куколка маленькая была. – Тетка разлила еще вина и углубилась в воспоминания. – Андрей женился поздно, всю жизнь на зоне, земля ему пухом… А жену хорошую взял, намного моложе, Зинаидой звали. Сирота, родителей в войну убили, а Андрей, хоть и сиделец, а глаз черный, соколиный, – любили они друг друга очень. Расписались они, поселились здесь – это наших родителей квартира – и жили. Ну как, жили – виделись, и то изредка. Муж в разъездах, уж сколько Зиночка слез по нему выплакала, а он приедет, слышишь, конфеты, цветы, а вместо теплой кофты кофточку заграничную, прозрачную однажды привез! Уж я ему сколько говорила, как просила его: «Андрюшенька, ты и дочку свою не видишь, и первые слова не услышал, и шаги первые не видел, а посадят снова – и вырастет, как трава при дороге. Кто пройдет – тот и сорвет». А он только посмотрит угрюмо и в вашей комнате закроется с Зинаидой, и даже телевизор посмотреть не выходят. Потом однажды приехал на полуторке, погрузили вещи и выехали. Я сильно злая на него была, думаю, если уважает сестру – на новоселье позовут. Не позвали. Потом я хорошего человека встретила, поженились мы – я послала телеграмму с приглашением на свадьбу для твоих папки с мамкой, и ни ответа, ни привета. Прошел год, я и сыночка родила – но душа-то не на месте, душа тоскует, а гордость первой пойти в гости не позволяет. Это потом уже я узнала, что еще прошлой зимой, как они поселились в том доме на окраине, вышла Зинаида за дровами с мокрой головой, а волосы были красивые, густые, у тебя ее волосы, Зинаидины… Вернулась – и слегла… Сгорела за два дня. Андрей с горя наворотил дел, и посадили его. А тебя, малюточку, в детдом сдали. – Тетка затуманившимися глазами посмотрела на Тому, вытерла слезы, покачала головой. – Уж как я их просила, на коленях ползала, отдать мне тебя, – все нос воротят, боровы жирные, на тайну усыновления ссылаются. Ну ничего, бог им судья. Ты потерпи, деточка. Недолго осталось уже меня, старую, слушать. Дождалась я, пока Андрея выпустят, и к нему пошла – думаю, ударит, так пусть бьет – наша общая это вина, не только моя. Но он и на порог меня не пустил. Посмотрел, повернулся и дверь закрыл перед носом. Вот, сегодня только и свиделись – после двадцати-то пяти лет. Ну, ничего – небось скоро на том свете он встретит меня, там уж на меня зла держать не будет. – Старушка снова утерла слезы маленькой ладошкой, и девушке стало невыносимо жаль эту бедную женщину.