Один среди «тигров» - Сергей Иванович Зверев

наконец-то повредил ведущий каток. «Тигр» ревел двигателем и стоял на месте, поворачиваясь и все больше зарываясь в землю единственной вращающейся гусеницей. Второй выстрел окончательно сбил гусеницу с правой стороны. Немецкая машина стала поворачивать башню в сторону советского танка, но Соколов, проломив древесную преграду, повел «Зверобоя» в сторону – туда, куда не могла повернуться пушка «Тигра».

Через несколько минут «тридцатьчетверка» вышла на край балки. Теперь поврежденный «Тигр» стоял ниже них метра на три. Логунов неторопливо навел ствол. Самая тонкая броня у танка – именно сверху. И теперь ничто не мешало добить этого хищного, злобного, подлого и кровожадного зверя с перебитыми лапами.

– Огонь!

Над моторным отсеком «Тигра» – там, где воздухозаборники и воздушные фильтры, – вспыхнул огонь. За яркой вспышкой последовал дым, а потом резкий удар по барабанным перепонкам. Взрывом огонь взметнуло на несколько метров вверх. Объятый пламенем танк отчаянно дымил. Из люков полезли танкисты. Омаев хотел стрелять, но с такой позиции он не мог опустить ствол пулемета.

– Разрешите, товарищ лейтенант? – Руслан потянул пулемет, чтобы вытащить его из креплений и выбраться с ним наверх.

– Нет, всем оставаться в машине!

Соколов стянул с потной головы шлемофон, вылез из люка и упал на землю. Лейтенант глубоко дышал, чувствуя, как свежий ветер остужает грудь через расстегнутый ворот гимнастерки и комбинезона, как треплет его мокрые от пота волосы. Вытащив из кобуры «ТТ», он побежал вниз по склону к немецкому танку. Справа виднелись круглые бока цистерн нефтехранилища в селе Лебяжьем. «Вот вы куда собирались!»

Из немецкого танка удалось выбраться только двоим. Фрицы бежали. Точнее, один хромал, а второй поддерживал его, помогая передвигаться. Увидев русского танкиста, один поднял руку с пистолетом и выстрел. Пуля пролетела сильно мимо. Соколов остановился, поднял оружие на уровне глаз и дважды нажал на спуск. Немцы дружно рухнули в пыльную траву, но один из них сразу поднялся и стал поднимать второго. Но того Алексей ранил в ногу, он сидел, держась за бедро, и не мог подняться. Второй немец бросил его и побежал с пистолетом в руке.

Раненый отползал в сторону, расстегивая кобуру окровавленной рукой, но пальцы его не слушались. Расстояние сокращалось. Когда немецкий танкист все-таки достал свое оружие, Соколов уже был рядом. Он что есть силы ударил ногой сидевшего на земле фашиста по руке, и тот упал, крича от боли. Пистолет отлетел далеко в сторону.

Лейтенант погнался за вторым немцем. Тот повернулся и на бегу вытянул руку. Соколов резко отпрыгнул в сторону и прибавил шагу. Немец снова промазал. Алексей догонял, он был уже на расстоянии двух метров от немецкого офицера. Теперь хорошо были видны его витые погоны. Вражеский танкист обернулся и снова вытянул руку, но в воздухе раздались только сухие щелчки. Фашист сбавил скорость, тяжело дыша и озираясь по сторонам. Бежать ему было уже некуда. За его спиной – обрыв балки, справа – широкое поле. Советский танкист, совсем еще молодой мужчина, смотрел на него с ненавистью и подходил все ближе. Немец оскалился и бросил в русского пистолет. Соколов лишь чуть отклонил голову – оружие пролетело мимо.

Фашистский офицер оскалился. Сунув руку в карман куртки, он вытащил ручную гранату, сжал ее в кулаке, пальцем другой руки выдернуло чеку и посмотрел русскому в глаза с торжеством смертника. Но Соколов не собирался умирать вместе с врагом. Сейчас, подбив последнего «Тигра», здесь, на своей земле, он чувствовал себя таким сильным и всемогущим, как никогда. Перехватив вражескую руку с гранатой, Соколов сжал немцу пальцы, в то же время удерживая его вторую руку. Офицер попытался вырваться, но Алексей ударил его коленом в пах, а потом головой в лицо. Немец вскрикнул и отпрянул назад. Вырвав из его руки гранату, лейтенант почувствовал, как отлетела спусковая скоба, резким движением сунул гранату фашисту за пазуху и толчком ноги сбросил его с обрыва. Фриц с истошным криком полетел вниз, покатился по склону. Граната гулко взорвалась, поднялось серое дымное облако с красным всплеском крови. Тело немецкого танкиста отбросило в сторону, и он упал лицом вниз, безжизненно раскинув руки и ноги.

– Что, отвоевался? – злобно усмехнулся Алексей, посмотрев на тело, а потом поднял глаза к небу, где плыли белые редкие облака.

«Как было бы хорошо, если бы это был последний взрыв на моей земле, последняя схватка, – думал лейтенант. – Тихо так. И спокойно. Небо голубое, как в детстве. Жаворонок вон, в вышине. Сколько же еще воевать? Сколько еще надо убить врагов, чтобы очистить землю?»

Бабенко сидел на завалинке и с грустью смотрел на дорогу. На плечи был накинут чей-то старый пиджак. Когда «Зверобой» остановился возле забора, механик-водитель вскочил на ноги, замахал руками и заулыбался так, будто случилось самое большое счастье в его жизни.

– Ребята, все в порядке? Как вы?

– Слушай, курортник, – Логунов улыбнулся в ответ, – тебе не кажется, что ты здесь поправился килограммов на пять? Кормили, видать, хорошо тебя?

Соколов выбрался из танка через передний люк, бросил на сиденье шлемофон и подошел к Бабенко.

– У нас все хорошо, Семен Михайлович, – улыбнулся он сдержанно и немного устало. – Мы уничтожили те танки. Приказ выполнен.

– Трудно было? – вкрадчиво и с виноватым видом спросил Бабенко.

– Нормально, нам ребята помогли. И вообще – мы же на своей земле. А они бегали, как зайцы. Вы-то здесь как, Семен Михайлович? Нога заживает?

– Ей-богу, товарищ лейтенант, заживет не сегодня завтра! Вы меня только заберите отсюда, не могу я больше!

– Чего-о-о? – осклабился сверху Логунов. – Нашкодил ты здесь, Семен? Ну-ка, признавайся!

– И все-то ты, Вася, об одном думаешь. – Бабенко нахмурился и покраснел. – Знаешь, как мне стыдно было, что я валялся, а вы воевали? Врагу не пожелаешь!

– Не обижала она тебя? – уже серьезно спросил Логунов.

– Она хорошая! – встал в позу Бабенко. – Только очень несчастная. Муж у нее погиб на Дальнем Востоке, и сын в сорок первом. Понимать надо, что значит остаться в одиночестве в пустом доме.

Неожиданно из дома вышла Анна Вячеславовна. Она несла узелок и стопку чистого выстиранного нижнего белья Бабенко.

– Возьми, Сеня, – тихо сказала женщина. – Не сердись на меня. Спасибо тебе за доброту, за заботу и ласку. Помни наших сыновей – своего и моего. А захочешь увидеться после войны – моя дверь всегда открыта для тебя.

Она постояла немного, а потом несмело поцеловала Бабенко в щеку, повернулась и пошла к дому. Товарищи смотрели на механика-водителя, и никто не улыбался. Все уже знали историю о его сыне. И все догадались, что