Пора по бабам - Маргарита Южина

Клавдия подавила горький вздох. Эти семейные не далее как вчера сидели у Дани за столом, а вот навестить старую учительницу не догадались.

– О-ой! – вдруг невесело пропела Клавдия. – А за окном-то темень кромешная. А мне еще добираться… Белла Владимировна, я к вам еще забегу как-нибудь, хорошо? Мы с вами Мушку возьмем, по парку погуляем. Я вам про своего кота расскажу, он у меня тоже такой проказник. А сейчас, вы уж меня простите, надо домой торопиться.

– Конечно, Клавочка, конечно. Вы уж по темным-то переулкам не ходите, лучше подальше обойти. Ступай, девочка, ступай.

Тепло простившись с бывшей учительницей, Клавдия шла домой, и думалось ей совсем не о Гусевой или Скачковой. Думалось о том, как несправедливо все же устроена жизнь. Вот пока ты еще молод, красив, здоров, живешь для детей, нянчишь их, пестуешь, у детской кроватки не спишь, они без тебя и шагу ступить не могут. А потом проходит время, наступает немощь, старость, куда-то уходит красота, и… дети вырастают. Их не надо кормить из ложечки, укладывать спать, проверять уроки, они самостоятельны, умны, сильны… И уже прекрасно без тебя обходятся. Ты им и не нужен совсем. И уже не всякий раз вспоминают, что надо позвонить, забежать, на первом месте у них уже совсем не ты. И сидишь ты в одиночестве вот с такой Мушкой…

Клавдия уже вошла в свой подъезд, когда наперерез ей дернулась знакомая женская фигура.

Катерина Михайловна чувствовала себя прескверно. А все из-за этого Петра Антоновича. Это же надо – взять и забыть закрыть кран! И на кой черт он вообще его включал, если собирался вылезать?

– Петр Антонович! Потрудитесь одеться и сбегать в магазин! – властно приказала тоном хозяйки. – Вы должны себя реабилитировать.

– Разбежался! – заносчиво выкрикнул вредный старик. – Я вообще сейчас не могу никуда отлучаться, я в раздумьях! Я соображаю – стоит ли продолжать наш семейный союз после того, как вы, уважаемая, меня вероломно предали?

Катерина Михайловна захлебнулась от негодования:

– Это… это я предала? Он, значит, как элитный бегемот, устроил себе бассейн в санузле, мои дети заплатили за эту маленькую шалость большие деньги, а предала я?!

Петр Антонович не собирался так легко сдаваться. Он демонстративно брякнулся на диван, бросил ноги на спинку и продолжал негодовать:

– И ведь что такого случилось? Я, может быть, кого-то убил? Или я обокрал нищего? А может, вы хотите сказать, что я совершил теракт? Нет! Просто, по нелепой случайности, от крана оторвалась головка, я ее аккуратненько пристроил, а она, сволочь, не закрылась, оказывается! И вы меня перед всеми выставили чудовищем! Я не могу с вами существовать под одной крышей долее, а тем более делить одну постель! Пожалуй, я покину эту обитель и буду просто плыть, аки цветок по волнам. Думаю, мудрому страннику в жизни найдется пристанище.

Катерина Михайловна в этом нисколько не сомневалась. Еще в лечебнице она заметила, что ее «странник» увлеченно и упорно странствовал по всем женским палатам. Особенно было обидно, когда он накрепко прилепился к одной даме, которая возрастом превосходила саму Катерину Михайловну. Правда, всякий раз, когда она встречала ее, та презрительно фыркала и доставала Катерину Михайловну одним и тем же вопросом:

– Скажите, наивная, а вы в самом деле пытаетесь разгладить здесь свои морщины? Мне Петр рассказывал, он у вас забавный. Хочу вам доложить, это бессмысленная трата денег. Надо ложиться на круговую подтяжку, как я. Видите, я старше вас на три года, а выгляжу, как ваша внучка! Хотя… может, у вас барахлит мочевой пузырь, тогда вам здесь самое место.

Катерина Михайловна в конце концов не выдержала издевательств, подсчитала, сколько денег ей должны вернуть за неиспользованное лечение, забрала деньги, кстати, достаточно приличную сумму, бросила вещи, ухватила свое сокровище за шиворот и прибыла обратно домой. Как-то так случилось, что ни Клавдия, ни Акакий особенно не стали выяснять, какая такая блажь пригнала родителей из лечебницы, а хитрая Катерина молча припрятала денежки и старалась вести себя потише. Тем более что домашним и в самом деле было не до них – что-то стряслось с женой Дани, девчонка отчего-то взбрыкнула и покинула прекрасного мужа. Нет, как ни хорошо относилась Катерина Михайловна к девочке, а вынуждена была признать – избалованная сейчас пошла молодежь. Чего ей не хватало? Другого она нашла? Да где еще такого найдет, дурочка? Еще носятся с ней… Нет, когда Лиля одумается и вернется к мужу, Катерина Михайловна ей непременно выскажет все. А пока… пока надо приструнить Петра Антоновича, разговорился.

Катерина Михайловна молча достала пакет, швырнула туда парочку заплатанных носков, растянутую майку Акакия и выставила пакет на площадку:

– Сударь, ваши вещи уже у ворот и ждут вас с нетерпением, – встала она у двери с вытянутой в сторону рукой. – Поторопитесь.

Петр Антонович такого радикального решения от супруги в столь поздний час не ожидал. Он взбрыкнул ногами, уселся и очумело уставился на железную леди в позе шлагбаума.

– Вы совершаете ошибку, милейшая, – уже более сдержанно начал он. – Предупреждаю сразу – вас уже никто не будет любить, как я. А вам в вашем возрасте необходима любовь и бережный уход.

– Это твоей утянутой грымзе необходим уход, она, учти, старше меня на три года, и ей нужен селезень для персональной утки! А я еще – о-го-го! – не выдержала Катерина Михайловна. – Давай не рассуждай – собирайся и топай!

– Но… я не могу уйти и не попрощаться с пасынком! Акака не переживет нашего развода!

– Только не надо вспоминать макаку!.. Тьфу ты, Акаку не трожь! Иди давай, а то он и впрямь вернется! И запомни, твои документы я верну, когда ты полностью рассчитаешься с нами за кран! Все – «ты свободе-е-ен, словно птица в облаках, ты свободе-е-ен, ты забыл, что значит страх»… – перешла Катерина Михайловна на современное пение.

Однако вокал Петра Антоновича не порадовал. Он плашмя упал на диван, вцепился в подушки и решил стойко дождаться Акакия. Только он сейчас мог выручить его из щекотливой ситуации.

Акакий же улизнул из дома сразу, как только удалилась Клавдия. У него была своя важная миссия. Надо было либо оправдать Оленьку в своих же глазах, либо… либо вывести ее на чистую воду.

Сейчас Акакий сидел за чахлыми кустами сирени, где стоял детский железный столик, и следил за всеми, кто входил и выходил из подъезда. Оленька должна была войти. Он точно знал – к ним она не заходила, и у Вероники Дмитриевны ее не было, он специально ходил смотреть на тени в окне, там толкались только одинаковые китайцы. Поэтому сейчас, трясясь от легкого морозца, он упрямо сидел за детским столиком и мерз, синея носом.

Оленька появилась спустя часа два. Возле подъезда она поднесла руку к уху, наверняка говорила по мобильному телефону, и, что-то быстренько сообщив, исчезла за дверью. Слов с такого расстояния Акакий разобрать, конечно же, не мог. Сидеть дальше было бессмысленно. Он вдруг только сейчас сообразил, что вся его слежка на сегодняшний день и вовсе зряшное занятие – зачем он ждал, когда она вернется? Надо было следить за Оленькой, когда она выходила! Акакий еще раз похвалил себя за то, что ничего не сказал Клавдии, та бы непременно ткнула его носом в такой ляп.