Царская невеста. Любовь первого Романова - Сергей Степанов

– Задрал меня зверь на потеху царю и боярам. Ухватил когтистой лапой за волосы и содрал вместе с кожей до кости. Спасибо, ударили к вечере, и благочестивый государь поспешил на молитву. Господь надоумил меня притвориться мертвым. И опять чудотворный крест спас. Медведь порычал, обнюхал шею, на которой крест висел, и пошел прочь.

Когда умер царь Федор, истопник долго колебался, говорить ли о сокровище. Решил не говорить, страшась потехи с медведем. Но Борис Годунов сам призвал Дикого Зайца, помня, как тот искал подземелье. Истопник отговаривался незнанием, но царь Борис слушать ничего не хотел. Опять дали черных людей для копания земли и стрельцов для охраны. Вновь искали в Набатной башне и на сей раз кое-что нашли. Простучали стены в подвале и по звуку определили, что там пустота. Выбили камни и за стеной обнаружили дубовую дверь. Истопник на радостях пал на колени, обцеловал кипарисовый крестик. Дали знать царю. Годунов сам пришел посмотреть. Выломали дверь, за ней обнаружилась сводчатая палата. Посредине стоял огромный кованый сундук. Но сундук был пуст!

– Царь Борис осерчал изрядно! Сказал, я помню, как ты, Дикий Заяц, от медведя ушел. Теперь по-иному учиним. Велю обшить тебя медведно, сам будешь вместо ведмедя.

«Обшить медведно» означало зашить в медвежью шкуру и бросить на растерзание своре свирепых псов. Истопника связали, обрядили в сырую медвежью шкуру, натравили на него собак. И снова уберег чудотворный кипарисовый крестик. Псари не ведали, что будет потеха, и накануне покормили собак. Сытые псы для порядка разорвали в мелкие клочья медвежью шкуру, а содержимым побрезговали. Покусали, конечно, так, что Дикий Заяц лишился чувств. Псари решили, что он умер, и бросили его тело под кремлевскую стену между Фроловской и Троицкой башнями, где по обычаю зарывали без церковного погребения преступников и злодеев. Ночью истопник очнулся и уполз. Правда, с тех пор высохла рука, спасибо, что левая. Зато остался жив. Сначала прятался, опасаясь царских соглядатаев, но потом появился Самозванец и стало не до него.

Когда воцарился Лжедмитрий, истопник вернулся в Кремль и бил челом, что невинно пострадал от царя Бориса. Пришлось поведать о причине царского гнева. Лжедмитрий выразил желание осмотреть подземелье. Пошел в подземелье запросто, без всякой охраны, словно с приятелем в корчму. Проверил пустой сундук, усмехнулся: «Где же сокровища?» – и двинул истопнику в зубы рукой, унизанной драгоценными перстнями.

– Два зуба выбил и все на этом! Пустяки! Медведю не кидали и не обшивали медведно, – Дикий Заяц оскалился в счастливой щербатой улыбке.

Памятуя милостивое обращение самозванца, Пронька и следующему царю Василию Шуйскому бил челом без боязни. Однако царь Василий повел себя иначе. Заподозрил, что истопник сам опустошил сундук. «Я тебе, холоп, не Бориска Годунов, коего ты обманул! С пытки скажешь, куда спрятал сокровища царя Ивана Васильевича!» Пытали нещадно. Вздергивали на дыбе, били с оттяжкой сыромятным кнутом, так что кожа превращалась в окровавленные лоскутья. Железными клещами сжимали ноги. Но ничего не добились. Набили деревянные колодки на сломанные ноги и бросили в темницу до царского указа, какой казнью казнить. Да и забыли на три года. Истопник терпел и верил, что кипарисовый крестик вызволит его из заточения. Так и случилось. Когда Шуйского насильно свели с престола, Дикий Заяц сбил колодки и выскочил на волю.

– При ляхах и немцах тоже ходили в подземелье. Только они не сокровища искали, а чем от голода спастись. Нашли рядом палату малую, но не было сокровищ. Только пожевать с голодухи. Правду молвить, ляхи тому рады были пуще сокровищ. Да и я попользовался…

Марья слушала его вполуха. На дворе раздавался громкий голос Милюковой, бранившейся с кем-то из прислуги. Видать, ближней боярышне не показалось любопытным водоподъемное устройство на Кормовом дворе. Марья мерила по себе, уж она бы осмотрела свинцовые трубы и лари, но Машке Милюковой было безразлично, как доставляют воду в поварню – лошади ли крутят колесо или челядь, отдуваясь и обливаясь потом, тащит полные ведра на крутой Боровицкий холм. С минуту на минуту должна она была объявиться в светлых чертогах. Не дослушав истопника, царица быстро зашептала:

– Вот что! Покажешь мне подземелье и сундук. Своими очами желаю видеть. Пойдем тайно в ночную пору, чтобы никто не мешался. Жди меня завтра под окнами светлого чердака.

– Кого из ближних людей возьмет государыня?

– Никого не возьму. Разве только самого государя.

– Дык как же…

– Все! Ступай! – Марья махнула рукой, и старик быстро уполз на коленях из палаты.

Легко было сказать: возьму государя! Когда царская невеста поведала о сем Михаилу Федоровичу, царь пришел в ужас. Одно дело поручить поиски ближнему боярину, другое – идти в подземелье тайно, без сопровождения стольников и стрельцов. Кроме того, государь усомнился, не еретические ли книги собрал его грозный предок. Отчего их столь долго не могут найти? Недаром говорят, будто они под страшным дьявольским заклятьем. О сем надобно посоветоваться с матушкой и духовным отцом.

Марья примерно представляла, что случится, если поиск Либерии пойдет заведенным путем. Насмотрелась за то время, что провела наверху, а больше наслушалась от верхних людей. По обыкновению учинят указ боярину или двум. Бояре поручат поиски дьяками под тем предлогом, что невместно князю или иному родовитому человеку лазать по подземельям, а на самом деле потому, что высокородные не знают, как подступиться и с чего начать. Дьяки свалят на подьячих, а те начнут строчить бумаги. Затеется долгая свара, из-за которой позабудутся сами поиски. Так и бросят, ничего не сделав. Разве только Дикого Зайца в очередной раз обдерут кнутом.

Она долго уговаривала государя, но только под угрозой, что пойдет сама, добилась его вынужденного согласия.

– Как же я выйду скрытно? – недоумевал царь. – Правда, постельничий Константин Иванович отпросился на свадьбу племянника. Но за дверью опочивальни всегда спят четверо спальников.

– А ты угости их крепким монастырским медом. Попотчуй за верную службу, – дала совет Марья.

Ей тоже предстояло незаметно выбраться из светлого чердака, но она знала, как это устроить. Утром она пожаловалась, что Машка Милюкова храпела по-богатырски, и вечером велела ей ложиться за дверью, а в напарницы взять комнатную бабу Бабариху, которой по ее глухоте никакой храп не помеха. Машка была недовольна, что ее лишили привилегии, положенной ближней боярышне, да еще заставили ночевать с глупой Бабарихой, и ту дворянку мало не прибила. Все это было на руку Марье. Перепуганная Бабариха забилась в самый дальний угол, откуда и с острым слухом ничего не услышать, а за порогом устроилась Машка, которую пушкой не разбудить. Марья загодя запаслась подходящим платьем. Велела приготовить приданое сиротке, которую воспитывали при Вознесенском монастыре, потом полюбопытствовала взглянуть на платье, выбрала один летник попроще и как будто невзначай кинула его под лавку. Сиротский летник был впору, его царица и накинула на плечи, когда все уснули.

Время тянулось мучительно долго. Наконец терем затих. Марья подкралась к окошку и тихонько открыла ставни. Она заранее свернула жгутом занавеску из камки, так что получилось нечто наподобие толстого каната. Осталось только сбросить конец на землю, а другой крепко привязать к лавке. Держась за камку, Марья осторожно вылезла в окно и спустилась вниз. Теплая летняя ночь обняла девушку. Где же Дикий Заяц? Неужели дерзнул ослушаться? Но не успела она подосадовать, как из тьмы вырос истопник.