Память льда. Том 2 - Стивен Эриксон

Хватка что-то проворчала в ответ.

— И наконец, после всего этого, — продолжила Дымка, — настало время Хумбролла Тора и баргастов…

Хумбролл Тор высоко поднял топор и двинулся к воротам Пленника. Вожди, поплечники и поплечницы, выйдя из рядов собравшихся племён пересекли площадь по зову могучего воина.

Тротц протолкался через компанию «мостожогов» и остановился рядом.

Хватка фыркнула, глядя ему в спину.

— Он идёт на встречу со своими богами, — прошептала Дымка. — Не откажи ему в этом, капрал.

— Будем надеяться, там и останется, — ответила та. — Видит Худ, командовать он не умеет.

— А капитан Паран — умеет, — сказала Дымка.

Хватка посмотрела на спутницу и пожала плечами:

— Ну, думаю, умеет.

— Может, стоит прижать Мураша, — негромко продолжила Дымка, — и остальных, кто последнее время нёс ерунду…

— О да, прижать. А потом избить до бесчувствия. Это похоже на план, Дымка. Найди Дэторан. Похоже, у нас тоже есть личное дело, с которым нужно разобраться.

— Ну, кажется, голову ты всё-таки не отдала.

Хватка снова ответила ворчанием.

Дымка скользнула назад в толпу.

Личное дело. Мне нравится, как это звучит. Мы их тебе приструним, капитан. Видит Худ, это меньшее, что я могу сделать…

Острый взгляд кружившего над головами ястреба не упустил ничего. День близился к концу, тени удлинялись. Клубы пыли на западной равнине говорили об отступающих паннионцах, которых по-прежнему гнали на запад барахны Хумбролла Тора.

В самом городе тысячи баргастов двигались по улицам. Убирали мертвецов, пока племена рыли огромные ямы за северной стеной. Могилы уже начали заполняться, по мере того, как реквизированные повозки выезжали из Капастана. Долгая, отупляющая работа по уборке города началась.

Площадь внизу заполнялась фигурами — баргасты выходили из улиц и переулков, шли за Хумброллом Тором, приближавшимся к воротам Пленника. Ястреб, некогда бывший Буком, не слышал ничего, кроме ветра, придающего происходящему внизу дух торжественности и бесплотности.

Тем не менее хищник не снижался. Именно расстояние делало эту картину нормальной, только оно, с самого рассвета, сохраняло её нормальность.

Отсюда, с высоты над Капастаном, величественные драмы смерти и отчаяния уменьшались — почти до абстракции. Приливы движения, размытые цвета, грязь человечества — всё это съёживалось, сводило бессмысленность к чему-то, на удивление управляемому.

Сожжённые дома. Трагический конец невинности. Жёны, матери, дети. Отчаяние, ужас и горе, буря разрушенных жизней…

Не ближе.

Жёны, матери, дети. Сожжённые дома.

Не ближе.

Никогда впредь.

Ястреб поймал восходящий поток, взмыл в небо, глядя теперь на звёзды, оживающие по мере того, как ночь поглощала мир под небом.

Дары Старших богов несли боль.

Но порой в них было и милосердие.

Рождение баргастских богов прозвенело, точно удар молота по наковальне пантеона. Первобытные по аспекту, эти Взошедшие духи явились из Обители Зверя, старейшего мира давно забытой Старшей Колоды. Они владели тайнами и мистериями, рождёнными в звериной тени человечества, и могущество их было увито древностью.

Воистину, другие боги, должно быть, ощутили рокот их вознесения и вскинули головы в тревоге и ужасе. Ведь только что один из богов оказался брошен в смертный мир, а Первый герой принял вместо него мантию воина. Более того, Павший вернулся в игру, привнёс в неё зловещую угрозу, отравил Пути, ознаменовав тем самым свою жажду мести и, следует сказать, если без предубеждения взглянуть в прошлое, — стремление к абсолютной власти.

Сон Огни объял лихорадочный жар. Человеческая цивилизация расплескалась по многим землям, завязала в трясине пролитой крови. То были тёмные времена, и в этой тьме зародился рассвет баргастских богов…

Имригин Таллобант Младший.

По следам снов

Глаза чародея распахнулись, он увидел скорчившуюся на походном мешке перед ним крошечную фигурку из перевязанных узловатым шпагатом палочек и веток. Всё это венчала головка-жёлудь, немного склонённая набок.

— Очнулся. Да. Вновь чист разумом.

Быстрый Бен скривился.

— Таламандас. На миг мне показалось, что я вижу особенно неприятный кошмар.

— Судя по твоему бреду в последние дни и ночи, Бен Адаэфон Делат, ты за свою жизнь видел больше, чем пару неприятных кошмаров, да?

Слабый дождь стучал по наклонным стенам палатки. Чародей стянул с себя меховое одеяло и медленно сел. Обнаружил, что на нём нет ничего, кроме тонкого шерстяного нижнего белья: кожаную броню и стеганую тунику сняли. Он был покрыт холодным потом под грубой, влажной шерстяной тканью.

— «Бреду»?

Человечек тихо рассмеялся.

— О да. Я слушал, очень внимательно слушал. Выходит, ты знаешь причину болезни, одолевающей Спящую богиню. Ты хотел бы встать на пути Увечного бога и помериться с ним хитроумием, если не силой, чтоб отвратить всё, к чему он стремится. Смертный, у тебя исключительное самомнение… я могу лишь поаплодировать.

Быстрый Бен вздохнул, осматривая беспорядок в палатке.

— Несомненно — с издёвкой. Где моя одежда?

— Я не дразню тебя, чародей. По правде говоря, я скромно склоняю голову перед твоей… решимостью. Обнаружить такое качество в обычном солдате, который служит чудовищной, злобной императрице, восседающей на запятнанном кровью троне и управляющей империей убийц…

— Придержи язык, чучело недоделанное…

Таламандас засмеялся.

— Но так было всегда, верно? В гниющем трупе кроются алмазы! Чистый сердцем, с непоколебимой честью, но осаждён в собственном доме злейшими из властителей. А когда историки закончат труд и чернила высохнут, пусть дом сияет и блестит, догорая синим пламенем!

— Ты меня запутал, коротышка, — пробормотал Быстрый Бен. — Как долго я был… без сознания?

— Достаточно долго. Город отбили, Пленник уступил кости наших Основателей, а паннионцев загнали в пасть Бруду и твоим малазанским братьям. Если подумать, ты пропустил почти всё веселье. Точнее, всё уже случившееся. Ведь сказке ещё далеко не конец.

Чародей нашёл свою стеганую тунику.

— Всё это, — пробормотал он, натягивая тяжелую одежду, — было бы приятно увидеть, но учитывая мою нынешнюю бесполезность…

— Ах, по поводу этого…

Быстрый Бен окинул чучелко взглядом.

— Продолжай.