Любовный приворот для одноклассницы - Елена Граменицкая

Женщина довольно долго общалась по телефону на непонятном наречии. Макс, до сих пор не пришедший в себя от услышанного, не пытался понять, о чем идет разговор. По интонации, временами просящей, порой требовательной, становилось понятно, что Вальтер не особо рад допустить к больной жене незнакомых людей.

Закончив разговор на подъеме, Ульрике подмигнула и продемонстрировала недвусмысленный жест из двух округлившихся пальцев – все о’кей.

– Он ждет вас завтра в два часа пополудни у входа в госпиталь. Будет на синем «опеле» с гризонскими номерами. Желаю успеха! И… – женщина замялась, – постарайтесь помочь моей девочке. Бог воздаст.

Маша подтолкнула окаменевшего в проеме двери Макса:

– Нам пора.

Поблагодарив хранительницу еще раз, они уже собирались уйти, как женщина сказала:

– Более полугода назад с той же просьбой – поговорить с Урсулой – ко мне обратился симпатичный молодой человек, собиравший якобы материалы о последней казненной ведьме. Я ему отказала. До сих пор не пойму, что удержало меня. Возможно, ощущение двуличия. Губы его улыбались, а глаза сковывали холодом. Он не тот, за кого себя выдавал. Прощайте и берегите себя!

Маша, идя к отелю, анализировала услышанное о Клайве. Это, без сомнения, был он. Но зачем ему понадобилась помешанная Урсула Пруст?

Короткий октябрьский день быстро катился к концу. Как только солнце спряталось за зубчатыми очертаниями гор, город неумолимо накрыла тьма. Накопившаяся за прошлую бессонную ночь усталость, несмотря на перехваченный по дороге час сна, уже давала о себе знать. Маша падала с ног. По обоюдному согласию они направились в отель, чтобы отдохнуть.

– Если тебе неудобно, я могу лечь рядом с кроватью на коврике, как преданный пес.

Она улыбнулась и ничего не ответила.

Вернувшись из душа, девушка с удивлением замерла в дверях, увидев Максимильяна отодвинувшегося на самый край кровати и спящего сном невинного младенца. Маша тихонько, на цыпочках, подкралась ближе и заглянула ему в лицо. Он снова показался ей невероятно привлекательным. Длинные ресницы, спрятавшие черные как ночь глаза, тихо вздрагивали, рот соблазнительно приоткрылся.

Маша, не справившись с долго сдерживаемым желанием, нагнулась и слегка прикоснулась к нему губами.

И в тот же момент была вероломно поймана в капкан, захвачена в плен стальными руками и повалена на кровать.

– Ах ты врун!..

Он закрыл ее губы поцелуем.

Душ смывал слезы счастья, раскаяния и боли, его объятия, поцелуи, теплый аромат его кожи. Неземную негу, перемежающуюся с болью из-за неверия в случившееся. Она была недостойна. Она, плюнувшая в душу, предавшая дружбу, ударившая ребенка, была недостойна любви самого необыкновенного, самого чувственного, самого нежного человека на земле. Волшебника ласковых прикосновений. Ангела, спустившегося ради нее с небес. Все напрасно! Потому что она – ничтожество. Все пройдет. Все пустое…

Когда Мария вышла из ванной комнаты, Макс спал уже по-настоящему.

Правая рука молодого человека бессовестно лежала на ее подушке. Некоторое время девушка рассматривала его двигающиеся под веками глазные яблоки, подрагивающие губы и непроизвольно сжимаемые пальцы. Он видел сон.

После пережитого счастья ей совершенно расхотелось спать. Маша тихо открыла молнию на сумке, достала подаренный экземпляр рукописи Клайва и, стараясь не шуметь, прошла в гостиную.

Включив ночник над диванчиком, погрузилась в чтение.

…Стоит сразу сказать, что девочка, принятая на свет госпожой Региной, с первых мгновений жизни уже лишилась не только матери, но и отца. Вильгельм отказался от ее воспитания, исподволь обвиняя ребенка в смерти любимой жены.

Не успела малышка появиться на свет, как он в тот же час передал ее кормилице, жившей по соседству крестьянке Хильде, рожавшей каждый год по ребенку, на радость себе и мужу, лесорубу Урсу. Благо что в соседской семье количество родившихся девочек не превышало количество мальчиков. Так у Кристины Кляйнфогель появилось сразу три молочных сестры и четыре брата.

Но никакой любви и привязанности между ней и названными родственниками не наблюдалось, да и не могло быть. Кристина с самого рождения жила в другом мире, отличном от мира обычных людей. Воля Создателя было такова, что маленькая девочка с момента осознания сущего видела другую реальность. Никому из окружающих взрослых и детей было не под силу разгадать ее тайну. Малышка удивлялась, почему матушка Хильда не замечает притаившегося за молочным кувшином маленького проказника, мальчика величиной с мизинец в красном кафтане и шляпке из лепестков шиповника. Она огорчалась, что ее братья и сестры не видят красивых девушек в прозрачных платьях из паутины, собирающихся на цветущей полянке за их домом, поющих песни, ткущих тончайшие кружева, вытягивая липкие нити из паучьего гнезда и украшая их жемчужными каплями росы.

Первое время наивная болтушка не давала прохода кормилице и ее детям, указывая пухленькими пальчиками то на темный угол сарая, где лежала обычная конская сбруя, то на заросшую паутиной притолоку, то на клубки смотанной разноцветной шерсти, уверяя, что везде спрятались маленькие человечки, которые строят рожицы и зовут играть.

Матушка Хильда жалела блаженного ребенка, зато ее дети Кристину ненавидели, она стала всеобщим изгоем. Старшие, Марта и Густав, в отсутствие матери часто издевались над доверчивой глупышкой.

Устав от бесконечных дразнилок, тумаков и щипков, бедняга научилась находить укромные уголки, куда никто не смел сунуться. Одним из таких уголков стал темный пыльный чулан под лестницей. Там фрау Хильда хранила ненужный и полузабытый хлам, рассчитывая когда-нибудь продать его кочующим цыганам за горсть меди. Сама она в захламленный чулан в поисках забытой вещи обычно не совалась, опасаясь поплатиться сломанной рукой или вывихнутой ногой.

И лишь Кристина, как мотылек, могла впорхнуть в сырую тьму и проскользнуть в самый дальний закуток, где можно было ощутить себя в полной безопасности. Там, у маленького слюдяного окошка, девочка создала свой сокровенный мир. Она отгородила дырявым покрывалом угол чулана, освещенного тусклыми лучами солнца, еле пробивающегося через слюду. Натаскала немного сухой соломы и устроила уютную норку – убежище для себя и немногочисленных кукол. Одна из них была подарена отцом, других она сотворила сама из березовых полешков, нарядив в лоскуты и неумело, как получилось, нарисовав углем большие глаза и смеющиеся рты. Они всегда улыбались маленькой девочке, даже когда ей было грустно и тоскливо, и рассказывали ей только веселые истории.

Как-то раз мерзкий Густав пытался вытащить ее из тайника, но дальше полки, уставленной медной посудой, покрывшейся от старости ядовитым зеленым наростом, ему пройти не удалось. Кристина, увидев в просвете двери его темный силуэт, от ужаса, что сейчас неминуемо получит тумаков, зажмурилась. Забившись в самый угол, прикрыла голову руками и молила, молила только об одном: «Испугайся! Поди прочь, злобный карлик Густав! Испугайся! Поди прочь!»