Сервантес - Андрей Красноглазов

После четырех вместо обещанных двух месяцев напряженной работы Сервантес наконец вернулся в Севилью. Отдав на сохранность севильскому банкиру Симону Фрейре де Лиме 136 тысяч собранных мараведис, дополнив их 47 600 мараведис из собственного кармана, ветеран Лепанто отбыл в Мадрид, чтобы отчитаться о своей деятельности в роли сборщика налоговых недоимок.

От Севильи до Мадрида путь долгий — более 500 километров.

В мае Мигель уже в Толедо. От Фрейре нет никаких вестей, хотя Сервантес уже неоднократно писал ему с дороги. Он начал тревожиться — не случилось ли чего? И было из-за чего: Симон Фрейре, как скоро выяснилось, обанкротился и… исчез вместе с 60 тысячами дукатов.

Естественно, Сервантес спешно возвращается в столицу Андалусии и пытается каким-либо образом вернуть казенные деньги. Поздно — он был не одинок в своем несчастье, другие кредиторы уже наложили арест на имущество банкрота.

После нескольких месяцев неоднократных и, как казалось, безнадежных попыток Сервантесу удалось-таки вернуть собранные в Гранаде деньги. Но с гонораром, понятно, пришлось распрощаться. Такова была плата за свое невезение.

Но это было только начало в цепи неудач. В семье также возникли сложности.

Племянница Мигеля Констанса де Овандо, повзрослевший «плод» любовной связи одной из его сестер, к сожалению, не стала исключением из сложившейся в женской половине семьи Сервантесов «традиции» иметь внебрачные связи. Дочь уверенно пошла по стопам своей матери и тетки.

В общем, все развивалось по обычной схеме. Любовником Констансы также по семейной «традиции» стал аристократ — Педро де Лануса, старше ее на пять лет. Он был братом Хуана де Ланусы, бывшего главного судьи (primer magistrado) Арагона, казненного четырьмя годами раньше, в 1591 году, в Сарагосе по обвинению в пособничестве бегству во Францию бывшего секретаря Филиппа II Антонио Пересы.

Познакомились Констанса и Педро там же, где и жили, — в Мадриде. И их отношения успешно развивались в течение целых четырех лет. Ровно до того момента, когда Педро де Лануса был признан незамешанным в делах своего брата, пособника бегства Антонио Пересы, и не был полностью восстановлен в своих правах.

После своей реабилитации кавалер посчитал ненужным продолжать отношения с Констансой. Как в таких случаях и бывает, разрыв отношений имел определенный денежный эквивалент — 1400 дукатов, выплата которых растянулась на шесть лет. Договоренность между экс-любовниками была нотариально зафиксирована 5 июля 1595 года. Но получила ли Констанса компенсацию? История об этом умалчивает.

* * *

Месяцем раньше описываемых событий в Эскивиасе скончался Хуан де Паласьос, дядя жены Сервантеса. Его наследство было поделено между родней. В результате чего Каталине досталась одна из равных частей в виде двух виноградников, нескольких небольших оливковых посадок и еще кое-какого скарба.

* * *

О том, что делает в это время Сервантес, нам почти ничего не известно. Эта безвестность имеет протяженность в 20 месяцев, начиная с банкротства Фрейре и до его разбирательств с чиновниками казначейства. Возможно, будучи в Толедо, он навещал Каталину, но в этом можно сомневаться — ему нечем было помочь ей. Сервантес в связи с банкротством банкира попал в черную дыру. На него обрушились новые злоключения.

Бывшему герою Лепанто, а ныне мытарю предъявили недостачу в 80 тысяч мараведис. На ту самую сумму, которую он недополучил в Велес-Малаге, — она якобы была уже внесена в казну, о чем у должников имелись соответствующие документы. Но в бюрократическом механизме произошел очередной сбой, и Сервантес оказался крайним. Мадридский поручитель Суарес Гаско сообщил Мигелю, что ему необходимо как можно быстрее предстать перед своими работодателями. Опасаясь бегства своего подопечного, Суарес Гаско добивается приказа — явиться в суд в двадцатидневный срок.

В начале сентября 1597 года Гаспар де Вальехо, один из судей Аудиенсия де Севилья, получает королевское распоряжение: поручители Мигеля должны ликвидировать его долги, в противном случае должника надлежало за его собственный счет доставить в Мадрид, где он и будет задержан до дальнейших разбирательств. Однако Вальехо, то ли от недостатка ума, то ли умышленно, неверно понял суть требований казначейства. Королевская казна хотела взыскать с Сервантеса сумму недостачи — 80 тысяч мараведис и только. Вальехо же объявил комиссару, что необходимо внести все 2 миллиона 500 тысяч мараведис, деньги, которые ему поручил собрать Сетино и основную часть которых Сервантес уже сдал в казну.

Понятно, что никто не смог бы внести эту сумму, даже поручитель Мигеля Суарес Гаско, слишком уж она была велика. И можно себе представить душевное состояние Сервантеса, когда он узнал цифру недостачи, которую ему необходимо уплатить.

Бруно Франк так передал состояние своего героя: «Мигель увязывал пожитки. Он не оборачивался — может, пряча свои глаза. Он пробормотал (обращаясь к Гутьерресу. — А. К.), согнувшись над ларем: — Можешь присылать мне изредка чего-нибудь поесть и кварту-другую вина. Содержание, верно, мерзкое в вашей знаменитой тюрьме (севильской. — А. К.)».

Действительно, после того как ни поручитель, ни Сервантес не смогли внести указанную сумму, последний был арестован. Но вместо того чтобы, как было указано в приказе, отправить задержанного в Мадрид, Вальехо поместил его в местную севильскую тюрьму.

Судья совершил неправомочное действие. Вероятно, он почувствовал слабину Сервантеса и его беззащитность. Но как бы там ни было, герой Лепанто и алжирский пленник снова очутился за решеткой, на этот раз у себя на родине.

Нет, Сервантесу определенно не везло… Но разве в первый раз?

«В богатой мошенниками Севилье не было другого места, где бы так планомерно и бессердечно обворовывали, как в Королевской тюрьме…

Как раз во времена Армады, в дни тяжкой денежной нужды, он (король. — А. К.) заложил эту тюрьму одному богатому андалузскому гранду, герцогу Алькала. Герцог был слишком важной особой, чтоб самолично извлекать доход из подозрительного владения, — он его пересдал. Теперешний арендатор, он же директор, неутомимо обирал две тысячи своих арестантов…

В этой тюрьме ничего не давалось даром. Кто не желал есть один скверный хлеб, должен был платить. В гигантском здании имелось четыре больших походных буфета: вино и еду поставлял директор. Множество лавочек торговало зеленью и фруктами, уксусом и маслом, свечами, чернилами, бумагой: директор извлекал прибыль из каждой луковицы, из каждого гусиного пера. Кто получал съестные припасы с воли, обязан был платить пошлину. На все существовал тариф. Подметание полов, уничтожение блох в постелях, очистка стен от клопов, разрешение жечь свечи — все имело точно установленную расценку. Сторожа открыто требовали мзды, а кто не давал добровольно, у того брали силой. С заключенного попросту снимали одежду и продавали ее в особом помещении, которое так и называлось — „ветошная лавка“.