Герцеговина Флор - Виталий Павлов

Может быть, именно поэтому я просто грустно улыбаюсь и не встаю со скамейки, хотя дождь хлещет как из ведра. Что же произошло? Я выздоровел, стал умнее? Я не люблю больше музыку? Я больше не люблю ту музыку, которую играю? Я люблю сидеть ночами над тетрадями и выкладывать на бумагу все, что знаю. Люблю сличать две жизни, настоящую и придуманную.

А может быть, Битлы обманывали меня?

Завлекали, снились, болтали со мной как с приятелем?

Ведь я такой же, как двенадцать лет назад! Слышите, вы там, в промокших пиджаках? Что вы прячете свои трубы? Я же знаю, что вы играете для меня!

Я такой же! Такой же?

Скоро закончится мой очередной отпуск и я снова буду играть. Снова буду петь. Слышите? Буду петь и…

Хотя нет, я не буду представлять, что похож на Джорджа, меня не будет греть сознание того, что у меня гитара, как у Пола Я не буду стараться петь «е-е-е» с их, битлов- ской, интонацией. Буду петь, как получится.

Я буду зарабатывать деньги.

А зачем? Я куплю, куплю… Что я еще себе куплю? А вот! Куплю новую пластинку. Потрачу деньги на последнюю пластинку. С самыми новыми записями. Я такой же! Но ведь я не потрачу последние деньги на пластинку. Тогда куплю еще. Фирменные пластинки — страшно дорогая штука. Особенно старые, редкие. Я музыкант, я должен знать, что играли вчера, что играют сегодня. Мне нужны пластинки- Для того чтобы их покупать, надо работать в кабаке. Надо вкалывать в ресторане. И знать всю музыку. Чтобы мне напели, а я уже ее играю. И за это деньги. На пластинки.

А остальные?

Куплю книги! Я хочу читать. Давно не читал. Точно! Куплю массу книг. Всемирную библиотеку. Книги сейчас тоже страшно дорого стоят. Для того чтобы читать книги, надо работать в ресторане. Да, мне не стыдно! Это нормальная работа. Это нормальная жизнь! И я люблю музыку, я люблю книги! Я такой же! Как тогда в школе, когда кто-то притащил магнитофон. Большой, с катушками…

«Аидас».

Это его название. Сделано на рижском радиозаводе. Непривычно звучит, когда на каждом шагу читаешь «адидас». Тогда на большой перемене мы слушали «Rock and Roll Music». Тогда я ничего так не хотел в жизни, как играть на электрогитаре. А спустя неделю, на каком-то школьном вечере, впервые увидел живьем группу. Бит-группу. Это так называлось. С электрогитарами. Они играли шесть мелодий. Одна из них — «Дом восходящего солнца».

- Под такую музыку грех не танцевать, — говорили все.

И танцевали, завистливо глядя на сцену. И сама сцена с занавесом и кулисами стала желанна и вожделенна. Я рисовал в школьных тетрадях сцену (вид сзади), уставленную ящиками аппаратуры. Это было помешательство. Сейчас я почти пришел в норму.

Со мной все в порядке, как сейчас говорят. Я включаю битловский «VOX» и абсолютно спокоен. Передо мной рыжий трубач. Морда красная.

- Что? Дать закурить?

Не курю, но закурить дам. Ношу с собой сигареты. Так, на всякий пожарный.

Он пошел по аллее, прямо по лужам, даже не пытаясь обойти их или перепрыгнуть. Остановился.

- Оркестр нужен? Долговой. Все свои ребята… Много не попросят…

Жаль. Я дал бы много. Я понимал гулявшего у нас Юру. Деньги очень давят на сердце. И когда их нет, и когда они есть. Когда есть, еще больше. Но что-то ведь у меня было хорошее. Что-то грело. Я пытаюсь вспомнить. А! Тетради. В них все, до последнего дня. До этого дождливого дня, который я провел, сидя на скамейке в парке. Это моя надежда. Тот самый счастливый конец, которого жду в темных кинозалах. Просто та жизнь заканчивалась и начиналась новая. У меня, может быть, на одну жизнь больше. А может быть, на две. Может быть, после этой страсти сочинительства придет другая? Я буду оперировать на сердце, когда постарею? Может быть, это возможно? Может быть, есть…

Одно прекрасное утро?..

Может быть, оно существует. Когда просыпаешься и понимаешь, что впереди еще целая жизнь. Что в твоем дворе, похожем на огромный букет цветов, никто не умирает. И что обязательно настанет один прекрасный день, когда я буду идти по известной мне улице и встречу ее.

Просто отпуск затянулся. Пора назад, в ресторан. В Черногорск, где живут мои персонажи, где работаю я — персонаж номер один.

Всё. Мы едем по мокрой грязной дороге в новый ресторан. Вот там ужо поработаем! Нас ждет новая сцена, новый директор. Старый — умер. Хотя был совсем! не старый. Его даже нельзя было назвать пожилым. Он приехал из санатория, когда мы уходили в отпуск. Он был очень загорелый, с нездоровым блеском в глазах.

- На крайний случай чего, надо обследоваться, — сказал он, грустно глядя на нас. — Не поможете, чтоб у вас, в столице…

Столицей он называл Симферополь, откуда каждый вечер мы приезжали. Мы помогли. Больница называлась пульмонологическим центром. Звучало красиво, выглядело — не очень. Несколько раз мы навещали его, заглядывали в маленькую, густонаселенную палату. Директор почему-то плохо ходил, и лицо его не выглядело таким уж хитрым. Наверное, он понимал, что здесь никого не обманешь. Потом мы узнали диагноз. Его говорили только родственникам и знакомым. Близким знакомым, по очень большой просьбе. Оперировать не было смысла. Его выписали, отвезли домой; С улучшением. Якобы. Через два дня его не стало.

Об этом нам сообщил его зам — молодой человек, занявший, еще до официального назначения, кабинет не пожилого еще старого директора. Валера, несмотря на то что вернулся с похорон своего шефа несколько минут назад, сиял. Глаза его бегали по кабинету. Наверное, думал, как он здесь все переставит. Нет, он не желал плохого старому директору. Бывшему директору. Но, как говорится, плох тот солдат, который… А уж зам тем более плох. Правда, счастье Валеры длилось недолго. Его арестовали. Взяли с поличным, когда толстый бармен дал ему взятку в пятьдесят рублей. В тот же день арестовали и его жену Ларису. Они были красивой парой. Учились в Киеве, жили в Харькове. Коллекционировали кактусы. Лариса сменила Нину Ивановну. Жешцину-гору. Девятый вал бил в черногорский берег, высекая искры новой жизни. Исчезли Надя и Эдик Шароян пропали грузчики с борта самолета полсотни шесть. Ларису взяли по доносу. Двух официанток заставили написать, что они отстегивали администратору по два рубля в смену. Она ни в чем не сознавалась. Валера раскололся сразу. Их судили показательным судом, страна боролась с нетрудовыми доходами.

Официантки рассказывали, что Лариса назвала мужа тряпкой. Я помнил его счастливый вид после похорон директора.

Было понятно, что этой моей жизни приходит конец. Все рушилось. Возвращаясь однажды домой по скользкой дороге, мы перевернулись. Гешка не справился с управлением. Заскрежетал железный корпус автомобиля, заскрипел, потом ухнул, нас подбросило и два раза крутануло. Машина стояла вверх колесами. Какое-то барахло падало на нас с пола.

- Конец! Конец машине, — как в бреду, повторял Гешка.