Женщина и мужчины - Мануэла Гретковска

– О том, что нам хорошо вместе, – угадывал он. – Нет? – Он водил ладонью под ее блузкой, от груди – через юбку – до живота.

Постучала горничная с пылесосом.

– Мы уезжаем! – крикнула Клара.

– Куда? – удивился Юлек.

– Мне ужасно не нравится этот город, эти пряничные домики…

Она зацепила на столике бутылку с минеральной водой. Вода полилась на кровать. Клара поспешно стала хватать с кровати одежду, разбросанную с утра, и укладывать ее в чемодан.

– Мы уже пакуемся? – удивился Юлек. – Ты ничего ей не сделала?

– Клинке?

– Один укольчик, никто ничего не узнает, – поддразнил он Клару.

Ее решение возвращаться обидело его. Она ведет себя точь-в-точь как Анка, которая всегда хочет командовать. Кроме того, Клара не говорит ему всего, что знает, о «золотом уколе», давая понять, что он не достоин доверия.

– Думаю, мне не стоит таким путем отягощать свою совесть. Она сама себя скоро угробит… Ты все забрал из панной? – Она застегнула чемодан.

– Ага, значит, все-таки это возможно. – Ему удалось се расколоть.

– Юлек, не будь ребенком. Безукоризненных преступлений не бывает, но бывают нераскрытые. Никому бы и в голову не пришло искать следы от иголки.

– Но рано или поздно это бы раскрылось?

– При помощи электронного микроскопа. Обычный укол просто разрывает ткани, а укол в меридиан, в энергетическую точку оставляет след на более длительное время. Дело в потоках энергии, – сухо поясняла она, будто студентам на лекции.

– И куда надо колоть? – поднял он рубашку, обнажив напряженный живот. – Выше?

– Намного ниже, – рассмеялась она и сунула руку ему в брюки. – Ты, кажется, говорил, что я не должна тебе подсказывать?…

За дверью шумел пылесос, втягивая пыль, пахнущую прошлым. Клара была чуткой к пыли, особенно в старинных интерьерах – будь то гостиница или дом Клинке. Пыль вызывала у нее аллергию; она пробиралась под веки, проникала в мозг частичками чужого, уже музейного бытия. К чему ей чужое прошлое? У нее и со своим-то достаточно проблем.

У них с Юлеком не было истории. Все, что они делали, было им в новинку. Поцелуи в пупок, облизывание ягодиц. Они играли друг с другом, соревнуясь, кто громче крикнет в момент оргазма. Сейчас их крики заглушал работающий за стеной пылесос.

Юлек перевернулся на живот. Вся его спина была покрыта радужными огоньками бликов от хрустальных подвесок люстры.

– Куда мы едем? – сонным голосом спросил он.

– Куда угодно.

– А ты могла бы уколоть меня так, чтобы я умер? – Он прикрыл себя и Клару кружевным покрывалом.

– Опять ты об этом? В конце концов, убить можно и ножом.

– Ну, ножом – немного заметно…

– А ты мог бы совершить убийство, если бы знал, что тебя не поймают?

– В целях самозащиты. Я занимался дзюдо.

– Акупунктура – не боевое искусство. После «золотого укола» человек умирает через два-три дня.

– Просто так? Без причины?

– Без причины, непонятно зачем – мы рождаемся, мой мальчик. – Она поцеловала его в ухо. – А умирают всегда от чего-то. Больше не спрашивай, я ничего не знаю. О'кей?

Он всем телом навалился на Клару, всколыхнув витавший над ними запах секса.

– Взять вот игру на виолончели. Смычок в движении – как пила смерти. У Маре,[63]у Баха есть такие вещи, что мурашки по коже. – Понижая голос, Юлек будто навевал на Клару скорбь музыки, о которой говорил с таким пиететом.

– Хватит, пойдем отсюда, – приподнялась Клара.

– Мы оба имеем дело с колеей и со смертью, – произнес он с неким мистическим пафосом.

Клара подумала, что это унылость гостиничного номера склоняет его к столь черному юмору. Обычно Юлек так не шутил.

– Что ж, я врач, ты торговец. В этом есть своя радость, милый. – Желая скрыть замешательство, она принялась шарить между подушками в поисках своих чулок.

– Клара, то, чем мы занимаемся, – это ведь не важно, правда? – Он бесцеремонно положил ноги на столик.

В смятой белой сорочке, добытой со дна чемодана, без макияжа, она гармонично смотрелась бы в любой из эпох, которые знавала эта гостиница.

– Я тебя люблю. – Он сидел неподвижно и говорил о любви буднично, не ожидая реакции, будто обращался к самому себе.

«Для него «я тебя люблю» – все равно что выиграть джек-пот в лотерее «Бинго» – конфетти, фанфары и поздравления. А мне, кажется, достался молодой бог», – любовалась она его идеальной наготой.

– Юлек, я несколько в иной ситуации, чем ты.

– Так не упускай возможности ее использовать, – советовал он, допивая воду из бутылки.

«"Я тебя люблю" – кажется, я попалась на эту приманку», – призналась себе Клара.

Она начинала верить, что любовь способна рождаться заново. После одной появляется другая, и эта новая лучше и осторожнее.

В Варшаве она никуда не ходила с Юлеком, опасаясь встретить своих знакомых. Ресторанчики Дрездена, по которым они болтались, быстро ей наскучили. Но Юлеку нравились вся эта суета, шум, дым коромыслом. У стойки бара он чувствовал себя в своей стихии, шутил по-английски и по-немецки, помогая себе мимикой и жестами. Лицо Юлека располагало к доверию. Две едва зарождающиеся у рта морщинки говорили о его улыбчивости. Слушая кого-то, он прикрывал веки, укрощая свое неуемное юношеское любопытство.

Лицо Клары окаменело еще в детстве: вечно озабоченная мать не одобряла громкий смех и бурное выражение эмоций. Отсутствие излишней мимики уберегло Клару от морщин, и время лишь отшлифовало ее аккуратный нос, ее скулы, не изуродовав лицо отметинами зрелого возраста.

Они въехали на территорию Польши и окунулись в торжественное звучание литании «Санта, Санта», которую передавали по радио с перерывами на религиозные песнопения. В Варшаве на автомобилях развевались черные ленточки. Никто никому не сигналил, принуждая увеличить скорость, – как будто энергия большого города замедлила свой ритм и присоединилась к траурному потоку скорби.

Дома Клара застала беспорядок, распространившийся из мастерской Яцека по всей квартире. Разбросанные документы, коробки с недоеденной пиццей, одежда, подлежащая стирке. В порядке были только газеты у телевизора. На самом верху стопки – цветная фотография Иоанна Павла II. Телефон Яцека не отвечал.

– Не в Рим лее он поехал? – промелькнуло в мыслях у Клары.

Яцек ей звонил, когда она паковала вещи в Дрездене. Он не находил себе места – даже зашел в костел, что делал обычно лишь на Рождество и на Пасху. Клара черпала силы и находила утешение в вере во Время, которое представлялось ей таким же всемогущим, вездесущим и незримым, как Бог. Почитание этого божества заключалось в непрестанном ожидании. И Клара ждала – ждала выздоровления Яцека, ждала свидания с Юлеком, ждала собственного решения, как ей быть дальше.