Время барса - Петр Катериничев

— Почему?

— Когда пули станут ложиться совсем густо, я, вместо того чтобы воевать, стану думать, как уберечь тебя.

— По-моему, я доказала, что не беспомощна.

— До поры. Все до поры.

— Влад, но почему…

— Ты не воин. Твое дело — любить.

— Мне… мне кто-то это уже говорил… — Пусть на мгновение, но взгляд девушки стал близоруко-беспомощным. — Мне это говорил Олег.

— Гончий прав. Поэтому ты сядешь в поезд и уедешь. С твоими проблемами я разберусь сам.

— Это дискриминация.

— Это жизнь. Мужчины должны охранять ее, женщины — продолжать.

— Да? И кто это решил?

— Бог.

Маэстро замолчал. Просто гнал и гнал автомобиль. Единственным собеседником Али стало радио. А оно развлекало девушку сначала жалобным воем про геройских снегирей, потом — пессимистическим ревом недодолбаной стервы, стонущей на грани истерики: «Нелюбовь… Нелюбовь… Нелюбовь…»

Самыми мелодичными и жизнелюбивыми из раскручиваемых музыкальных опусов и казусов были старенький:

«Утекай, в подворотне нас ждет маньяк!» — и новенький:

«Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай, убили негра!» Ритмы сливались, били по мозгам, и отупение, вызванное усталостью и жарой, становилось навязчивым, долбило жутковатой какофонией звуков и слов… Порой, как глоток среди зноя, попадались и гармоничные мелодии, но стоило Але вслушаться, как она узнавала в «отечественном» шлягере «Там за туманами, дальними странами…» щемящую мелодию итальянца Нино Рото из «Крестного отца». Впрочем, то, что почти все расейские «стары» и «старлетки» без ущерба для совести и с прибылью для кармана брали чужое, Алю волновало мало: это в проклятом капиталистическом окружении использование не своей интеллектуальной собственности трактуется как банальная кража. Для наших же безголосых, безволосых и беззубых «старов» присвоение чужих мелодий можно считать и «гуманитарной помощью».

Ну вот, снова этот уродский рефрен! Дебилизацию подрастающего поколения поставили на поток. Все это и есть не что иное, как зомбирование: подростки и сочувствующие уже реагируют не на слова, не на мелодию, а на тысячи раз повторенную фразу; начинают дергаться в такт, входят в транс… «Давай вечером умрем весело — будем опиум курить… Давай вечером умрем весело…»

Аля резко крутанула ручку настройки… Вступительные аккорды песни уже отзвучали, мелодия заполнила пространство:

По острым иглам яркого огня Бегу, бегу — дорогам нет конца!

Огромный мир замкнулся для меня В арены круг и маску без лица.

Я шут, я арлекин, я просто смех.

Без имени и, в общем, без судьбы…

Девушка даже не слушала, просто… душа ее сделалась легкой, мир поплыл перед глазами, Аля подумала, что это — от разогретой солнцем земли, потом почувствовала солоноватый привкус на губах и только тогда поняла, что плачет.

Маэстро припарковал автомобиль к обочине, обнял девушку за плечи; Аля уткнулась ему в грудь и расплакалась уже совсем. Она плакала горько, как ребенок, который долго ждал родителей, не желая засыпать, да так и не дождался.

И комната его казалась ему темной, и бабушка не утешала: весь мир ополчился против, и только теплые руки мамы или отца могли успокоить… Но их не было…

Ни отца, ни мамы… Давно не было, очень давно. Але подумалось вдруг странное: ведь есть же, наверное, люди совсем взрослые и пожилые даже, у которых родители еще живы… А это значит, что жив еще кто-то, кто будет любить и жалеть тебя всегда, только потому что ты есть. И тебе есть где почувствовать себя маленьким и беззащитным, и есть где выплакаться, и посетовать на обидчиков, и есть где почувствовать себя дома… Сиротство горько тем, что некуда человеку спрятаться, чтобы пожалели… Ни у нее, ни у Маэстро этого счастья не было.

— Я устала, — произнесла Аля тихо.

— Потерпи. Еще час — и мы будем на месте.

— Ты не понял. Я устала бегать. Мне что, это на роду написано? Живут же люди по-другому… Маэстро бросил на нее быстрый взгляд:

— Ты просто утомлена. Отдохнешь, и все пойдет, как надо.

— А как — надо? Что, кто-то дает мне возможность выбирать? Не успеешь оклематься, как за тобой снова несутся гончие псы…

— «Родился я в созвездье Гончих Псов, с дыханием легавых на загривке…» — негромко напел Маэстро. Аля его даже не услышала.

— Я что им, кукла подопытная? Манекен? Да и куда мне бежать? Посмотришь вокруг — все мечутся, но не так. Или… или вся страна наша — полигон? Сколько нужно гнать людей, чтобы они потеряли терпение и веру? — Аля всхлипнула, утерла кулачком слезы. — Маэстро, меня загнали, за-гна-ли! Мне уже нищая маета кажется счастьем, чего горше?! Я устала.

Маэстро гладил Алю по голове, успокаивая, она еще всхлипывала, переживая несбывшееся детство и кажущееся ей абсолютным одиночество, но слезинки иссякали, девушка вздохнула в последний раз, улыбнулась, и улыбка эта показалась мужчине солнышком, проглянувшим сквозь казавшиеся такими грозными тучи.

— Прости меня, Влад… Наверное, я просто испуганная истеричная девка, и больше ничего. Сама измучилась, тебя мучаю… Ты прав: мне бы спрятаться где-то в полутемном вагоне, чтобы проплывали за окном поля, чтобы колеса стучали, и я знала, что еду домой… домой. Прости.

— Это ты извини. Я переборщил. Нужно где-то отдохнуть. Хорош: решил, чем скорее ты будешь в безопасности, тем быстрее у меня появится возможность действовать.. Даже кони на бегу запаливаются… Ничего. В километре отсюда пансионат; там наверняка есть какой-то мотель. Отдохнем несколько часов. Потом поедем. Договорились?

Аля только кивнула. Маэстро повернул ключ зажигания, заурчал стартер. Джип отчалил от обочины, но дальше…

Кавалькада из трех машин накатила сверху, со взгорка… Маэстро притормозил было, пропуская… Хлипкий «москвичонок», тащившийся допреж в жарком мареве, аки хромой мустанг-пенсионер, ровесник Фенимора Купера, вдруг резво прыгнул вправо, перегородив дорогу. Маэстро ударил по тормозам, с трудом удержав тяжелую машину от падения в трехметровый кювет. Джип замер, а из «москвичика» тем временем уже выдернулись оба-двое, «братья из ларца», и наставили стволы вороненых пистолей в лобовое стекло джипа. На громадной скорости к месту «повязки и задержания» поспешал вынырнувший из-за взгорка видавший виды «лендровер», следом — эатонированная до полной оголтелости невнятного цвета «девятка».

Маэстро кинул беглый взгляд в зеркальце, прокачивая ситуацию. Ребятишки, мельтешащие перед капотом с китайскими «тэтэшками» наперевес, — мелкие бычата, говядина, убойное мясо. Стволы в руках ходуном ходят от азарта и крутости содеянного. Опасны: при малейшей несвязухе начнут писать кипятком и палить со страху во все, что движется. Ставить их передовыми было глупо и непрофессионально, просто никто из крутых и умных не возжелал стать пионером-героем и подставить грудь под капот и пулю. Разумно. Так что «по уму» ребятишки все просчитали верно: под стволами у дураков любой умник почувствует себя скверно и дергаться не станет.