Горячие и нервные - Сьюзен Андерсон

Но стоило ему закрыть дверь, как Тори повернулась, бросилась в его объятия и прижалась горячими губами к его губам. Этого было вполне достаточно, чтобы отбросить все благоразумие. Обнимая ее за талию, он быстро объявил план действий.

Виктория отклонилась назад и подняла на него зеленые глаза.

— Ты думаешь? — сказала она, лихорадочно дыша.

— Да. — Он провел руками по застежке на ее джинсах и начал расстегивать их, отвечая на ее затуманенный взгляд легкой улыбкой. — Ты довольна?

— Да, очень. — Ее руки потянулись к ремню на его джинсах. — Позволь мне доказать тебе это.

И в следующий момент, какой и предполагал, его джинсы болтались где-то внизу, а он уже снимал с нее трусики. Беспрестанно целуя ее, он потянулся одной рукой к ее влажной промежности, а другой принялся натягивать презерватив. Приподняв Тори, он с силой прижал ее спиной к двери и вошел в нее одним точным движением.

Она застонала, и ему потребовалось лишь несколько секунд, чтобы заставить ее почувствовать наслаждение. Легкое дыхание, учащаясь, слетало с ее полураскрытых губ, она обнимала его за шею, обвив ногами его талию.

— О, Тори… — Эмоции переполняли его и, естественно, искали выхода. Наклонив голову, он слегка укусил ее в то нежное место, где ее шея переходила в плечо… И когда в ответ она еще сильнее прижалась к нему, его бедра ускорили частоту и силу толчков. Наконец он разжал зубы, чтобы лизнуть это место языком. — В ту первую ночь, когда мы встретились, ты чуть с ума меня не свела, — пробормотал он, осыпая поцелуями ее шею от основания до уха, где его губы задержались, чтобы прошептать: — И я никогда не мог сдерживаться с тобой, как с другими.

Затем, чувствуя, что разрядка близка, он поднял голову и посмотрел в ее помутневшие глаза.

— Ты изменила меня, — сказал он и застонал, чувствуя наступление оргазма. Он еще раз качнул бедра вперед, но прежде чем позволить себе последние конвульсии, пробормотал: — Ты это сделала, Тори… Ты… — он задыхался, — сделала меня лучше.

«Черт, Мильонни! — думал он, когда они оба утолили вожделение и в бессознательной истоме прислонились к стене. — Возможно ли большее наслаждение?» От своей нехарактерной болтливости он неожиданно почувствовал себя слишком открытым и ранимым. Когда Виктория расцепила лодыжки и ее ноги соскользнули с его бедер, он схватил ее за ягодицы, осторожно подтолкнув к себе, чтобы удержать на месте.

— Куда это ты собралась? — прохрипел он, чувствуя необходимость вновь доказать ей свою сексуальность. Натянув джинсы, чтобы они не мешали ему передвигаться, он подхватил ее на руки и понес в гостиную, остановившись пару раз, чтобы она могла подобрать валявшиеся на полу брюки и трусики.

— Надо же… — прошептала она, когда ее обнаженные ягодицы приземлились на его бедра, прежде чем он снова оказался в ней. — Чувствовать, как работают все эти мускулы, очень… интересно. И мне хочется посмотреть, на что еще способен твой дружок… — Ее щеки пылали. Она откинула голову, чтобы он не мог видеть ее лица. Но он ощущал жар, исходящий от нее, когда она прошептала ему на ухо: — Он еще тверды и, я не ожидала…

Он рассмеялся. Ничего удивительного, Виктория всегда так действовала на него.

— Пользуйся, пока можешь, потому что он недолго продержится… — пошутил он.

— Ах… — Улыбнувшись, она опустила голову ему на плечо. — Это, должно быть, так здорово — быть таким… хм… длинным. Тебе потребуется больше времени, чтобы выскользнуть, — шепнула она.

Развернув ее лицом к себе, он удобнее устроился на софе, разведя пошире ее колени. Господи, думал Джон, да он готов просидеть так весь день, и это вовсе не смущало его.

Слишком скоро она подняла голову и выпрямилась. От этого движения он оказался в ней еще глубже, и, приподняв брови, она посмотрела на него, как могла бы смотреть юная королева на деревенского простачка.

— Мне показалось, ты сказал, что он недолго продержится?

— Да, но ты так хороша и так возбуждаешь меня, что… — С чувством истинного сожаления он поднял ее со своих коленей. Проведя мягкой рукой по ее ягодицам, он вздохнул. — К сожалению, у нас нет времени для второго раунда. Я не хочу заставлять твоего брата слишком долго маяться в моем офисе.

— Да, ты прав. — Она вытянула ноги и встала, быстро чмокнув его в щеку, прежде чем выпрямиться во весь рост. — Он, кажется, рад, что едет домой, но если он опять вздумает сбежать, я не знаю, что со мной будет.

— Не думаю, что тебе стоит беспокоиться, — заверил ее Джон. — Возможно, вначале я вел себя чересчур осторожно, учитывая исходный пункт, когда жизнь твоего брата висела на волоске.

Наблюдая, как одевается Тори, он снял презерватив, надел джинсы и застегнул молнию. Он не собирался заводить разговор об их отношениях, но когда он открыл рот, намереваясь сказать ей, что ему нужно не более пяти минут, чтобы собрать свои вещи, то вместо этого неожиданно для самого себя спросил:

— Итак, куда мы отправимся отсюда? Ты и я?

Вопрос удивил Викторию. Она замерла на какой-то момент, застегивая ремень джинсов, и повернулась к нему. Присев на софу, он заложил руки за голову, закинул ногу на ногу и взглянул на нее, ожидая ответа. Несмотря на некоторую небрежность его позы, суровая линия плеч и напряженный взгляд говорили о том, что его очень интересует ее ответ.

Она заправила блузку в джинсы. Она знала, что хотела бы ответить, хотя и не могла произнести это вслух. Однажды сказанное нельзя взять назад, и ее мысли с тревогой вернулись к тем дням в Пенсаколе. Джон и тогда избегал определенных вопросов, не подлежащих обсуждению.

— Что ты имел в виду, когда сказал, что твой отец был закоренелый пьяница?

Его выражение мгновенно изменилось.

— Только то, что сказал. Он был пьяница. Я — нет. Почему это тебя интересует?

— Потому что ты не желаешь ничего рассказывать о себе, хотя сам обожаешь копаться в моей подноготной. — Глядя ему в глаза, она медленно добавила: — Когда мы были в Пенсаколе, ты придерживался правила, что мы не должны ничего знать друг о друге, разве что самое незначительное.

— Действительно, это было мое кредо, пока я не встретил тебя. Но поскольку ты не возражала, я решил, что и тебя это устраивает.

— Ты хотел бы знать, почему я тогда сбежала?

— О, я думаю, что знаю, детка. В глубине души тебе не нравились мои правила.

— Я бросилась в эти отношения с широко раскрытыми глазами, Рокет. — Она пододвинулась поближе к нему. — Но поняла, что не выдержу, и это очень ранило меня. Нет ничего забавного в том, чтобы ощущать, что ты одна погружаешься в это чувство. Я боялась, что мне будет очень больно, если я привяжусь к человеку, которого всего лишь интересует мое тело.

— Меня привлекало в тебе не только твое тело, — произнес он спокойным тоном. — Я придерживался соглашения, которое существовало между нами, но я сам обнаружил, что хочу знать о тебе больше: что ты любишь, что ненавидишь. Я хотел знать, что тебя смешит, что вызывает отвращение… Поэтому если ты хочешь узнать, что такое закоренелый пьяница, что ж, тогда мне нужно вновь вернуться в юные годы, когда я был моряком, и поделиться с тобой воспоминаниями. — Он улыбнулся ей, но его темные глаза были далеко-далеко, и вход в это «далеко» был закрыт для нее. — Закоренелые пьяницы жаждут сорвать на ком-нибудь злость и пускают в ход кулаки, считая, что это лучший способ доказать свою правоту.