Второе полугодие - Юрий Ра

не пускающего на сцену никого, кто умеет петь. Продюсерское сообщество решит, что певец должен быть заменяем как вот эта батарейка. Чуть заартачился, захотел денег за своё творчество? Пшёл вон, у нас таких как ты целый карман!

— Михаил, а почему ты не интересуешься судьбой своего, как ты говоришь «проекта» со статьёй в «Технику-молодежи»? — Отец говорит голосом человека, знающего некую тайну, которой очень хочется поделиться, но и потянуть время охота.

— А что, ответ пришёл?

— Нет, — и так смотрит, мол давай, выпытывай, повизгивай от нетерпения. А вот фигушки.

— Ну раз нет, то и говорить не о чем. Я прав? — Папа Дима, в эту игру можно играть вдвоем или даже целой компанией. Я по глазам мамы Веры вижу — оба что-то знают эдакое.

— По почте ответ не приходил. Потому что тебе звонили из редакции. — И снова пауза. А я молчу. — Хотели с тобой пообщаться, желательно лично. А тут такая досада — ты уехал в Севастополь. Кстати, я на стал говорить, что классом в турпоездку. Пусть думают, что ты за птица такая важная, что среди учебного года по стране разъезжаешь.

— Ха-ха! Спасибо, отец. Я тоже не буду говорить, что нас важных целый поезд набился. Так чего?

— Что «чего»?

— Оставили номер для связи? — я тоже не железный в конце концов.

31 января 1982 г

Если кто-то думает, что я всё бросил и побежал в Москву, то он слегка ошибся. Ни в субботу вечером, ни в воскресенье утром по продиктованному мной телефону я звонить не стал. Не та это редакция, чтоб в ней люди по выходным зависали. Да и вообще, у меня текучки полно. Физкультурой неделю не занимался практически совсем. Только слегка около вагона попрыгаю да поотжимаюсь, если поезд не в пути. Тело прямо слабым стало по ощущениям. Так что бег, подтягивания, груша… В ванне опять же за меня никто не полежит. Воскресенье, оно для того и создано, чтоб человеком себя можно было почувствовать. Человеком, заботящимся о себе, а не только о нуждах Родины.

О! Только сейчас мне попался пучок палочек для мороженного. Признаться забыл про этот момент. Воскресенье или не воскресенье у меня! Где-то были пакетики с анилиновыми красками среди всяких приспособ для рукоделья — я помню. Просроченная краска? Да и фиг с ней, деревяшке всё одно, лишь бы цвет получился. Синий — зачетный, а розовый — гадость. Хотя нет, я же женские штучки собираюсь делать, так что пусть у меня основания будут на выбор двух цветов. Покупатель любит, когда у него есть выбор. Хотя бы такой условный, между синим и розовым. Инструкцию по использованию не читаем, и так понятно же всё! Баночка, кипяток, краситель всыпаем, мешаем палочкой. Закидываем палочки, топим… А не тонут! Блин, ладно. Долил воды под крышку банки из-под майонеза, закрыл блюдцем. У палочек теперь просто нет возможности всплыть и подышать свежим воздухом. Напитывайтесь теперь колера, а я розовый краситель разведу.

Вечером я вытащил из банок и разложил на тряпке сохнуть покрашенные основания для пилочек. Синие и розовые они уже не напоминали о своей связи с севастопольским пломбиром.

— Чего снова придумал, Мишка? По первости сразу вспомнил палочки для счета. Но не они, так?

— Точно не для счета, батя. Потерпи, вот подсохнут, сам увидишь.

— А на словах объяснить?

— Ну так неинтересно будет. У нас наждачная бумага только в ящике с инструментами?

— А тебе какая нужна?

— Помельче желательно.

— Сейчас достану, она отдельно лежит. Принес коньки твои от ржавчины почистить, да ты и без меня управился.

— Пап, ты всё еще за ботинки свои старые обижаешься?

— Да ладно. Сам вижу, что в твоих ботах удобнее кататься. В наше время все были рады тому, что есть. Не сочиняли всякое удобство себе.

— Погоди, что это за «наше время»? А сейчас оно что, не твоё что ли? Отец, ты сейчас как раз самый главный на Земле, в самой поре! А мы только лезем на взрослую площадку из песочницы. И ничего пока не решаем.

— А ты думаешь, мы решаем?

— А кто тогда?

— Ну уж нет, вести с тобой политические разговоры, сын, на кухне я не готов. Трезвый. И ты трезвый. Вот подрастешь маленько, сядем с тобой за стол, по рюмашке тяпнем… Вот тогда всё по полочкам разложим. Понимаешь?

— Понимаю. Не бывает плохих правительств, бывает мало водки.

— Ты только больше такое никому не говори.

— Ага. Не буду.

Палочки досохли на пышущей жаром батарее, так что уже вечером первое изделие мною было презентовано маме Вере. Она повертела в руках палочку-пилочку, а потом смело взялась испытывать моё изделие.

— Вот ты, Мишка, мудёр! Опять придумал вещицу. Вроде почти то же самое, что на праздник дарил, а не такое. Ты знаешь, удобно! Я даже скажу — гораздо удобнее моей пилочки. И что с разных сторон она разная очень удобно.

— То есть, одобряешь изделие?

— Конечно! И что удивительно, ловко как у тебя получилось. И быстро. Видела, ты таких палочек много наготовил. Подружкам моим сделаешь на работу? Они от зависти полопаются!

— Нет.

— Как это нет? А я говорю — да!

— Семьдесят копеек за штуку, так могу. Я эти пилочки продавать собираюсь. На базаре.

— Шутишь опять? — Мишина мама смотрела на меня с надеждой на улыбку, не веря, что её сын способен на такое. А сын не улыбался. — Дима! Ты слышал, Миша собирается этими пилочками торговать! — Проклятая пилка полетела на стол.

— Да? Мне он ничего не говорил про свои планы. И почем?

— Да какая разница, почем! Ты не слышишь, он на базаре будет стоять и как торгаш деньги просить за эту