Обретённое наследство - Лариса Шкатула

– И это все?

– Нет, не все. По самым скромным подсчетам, с помощью изготовленного им яда мой предок отравил шестнадцать человек и был проклят своими потомками, которым вместо доброго имени оставил лишь позор.

– Но это не ты придумал: отказаться от приставки «де»?

– Конечно, не я, – проговорил Жан с некоторым сожалением. – У нас в роду были не только великие грешники, но и великие святые. Сын Франсуа де Шастейля Раймон сделал все для того, чтобы загладить вину отца. Сам он вел жизнь праведную, женился на бедной сироте и щедро помогал ее многочисленной родне. Замок де Шастейлей был продан, дворянская приставка исчезла из документов, а отец поселился с семьей в небольшом сельском домике, который во всякое время суток был открыт для странников. У него родились трое сыновей, первый из которых стал врачом и работал всю жизнь в больнице для бедных, второй – священником, не оставив после себя потомства, а третий – отшельником, почитавшимся как святой…

– Значит, ты происходишь…

– От старшего сына Раймона – Мориса. Он мой прадед.

– Но ты все же вернул себе родовую приставку.

– Это не совсем так. Но мне всегда казалось, что один человек не может низвергнуть в пучину забвения целый дворянский род, который прежде был славен деяниями во славу Господа и людей. Собственно, де Вассе – фамилия моей мамы, которую я и взял, купив графский титул… Я бы не вспоминал об этом, если бы твой соотечественник так не разозлил меня.

Странные существа мужчины. Им важнее всего покрасоваться. Чем угодно: умением фехтовать или древностью рода. Даже мальтийский рыцарь Арно де Мулен и то не отказывал себе в удовольствии похвастаться перед Соней то ли своей библиотекой, то ли полученными навыками обороны…

Впрочем, женщины тоже любят хвастаться друг перед другом. То ли платьем, то ли драгоценностями. Чего это Софья взялась обличать пороки мужчин?!

– Ты последний человек в роду? – вдруг осенило Соню.

– А о чем я тебе толкую?! Видно, у умершей девушки был слишком сильный святой покровитель или ее отец проклял весь наш род, но никакие молитвы отшельников и священников в нашем роду не перевесили, как видно, ее страшную гибель и позор. Один за другим все мои родственники умерли, не оставив, кроме меня, другого потомства…

– Ничего, все еще образуется, – попыталась успокоить приятеля Соня. – Вот вернемся во Францию, женишься на хорошей девушке, которая родит тебе много детей, и ваш род опять начнет производить на свет славных сынов отечества… А Леонид, как я думаю, нарочно пытался вывести тебя из равновесия. На будущее лучше тебе не поддаваться на его уловки. Да и вообще на подобные уловки кого бы то ни было. Если ты станешь меньше пить, я вовсе не перестану хуже к тебе относиться.

– Ты святая женщина, Софи… Но что я ему сделал? Почему он все время смеется надо мной?

– Ревнует. Он просто ревнует тебя ко мне.

Соня оглянулась, уходя из комнаты Жана. На лице француза явственно читалось довольство собой.

Соня вспомнила прошедшую ночь и все, что ей предшествовало.

До сих пор она ощущала напряжение, которое не проходило, несмотря на дневные заботы.

Софья впервые в жизни поняла, что такое настоящая бессонница, когда, несмотря на усталость, не можешь смежить веки и окунуться в спасительный сон. Когда и за опущенными веками твоим глазам горячо и сухо, и тщетно ждать желанной прохлады.

Понятное дело, что сама она к Леониду не пошла. Еще не хватало! Но он, как и обещал, попытался прорваться к ней. На этот раз путь ему преградила Мари.

Может, она и задремала, но тотчас открыла глаза, едва Разумовский взялся за ручку двери. Девушка рассудила здраво: если приход русского был бы желателен госпоже, она ее об этом предупредила бы.

Чего греха таить, Мари невольно подслушала разговор между ними, когда Леонид ее сиятельству что‑то обещал, а она не соглашалась. Теперь ей понятно было, что именно. А раз так, она здесь костьми ляжет, а этого неблагодарного человека к княжне не пропустит!

– Ее сиятельство спит, – сказала девушка решительно. Соня все слышала через неплотно прикрытую дверь.

– Уйди с дороги! – прорычал Разумовский.

– Не могу. В спальне госпожи для вас нет места.

– Я не бью женщин, – зловеще произнес тот, – но служанок, видимо, к категории женщин относить не стоит.

Затем что‑то загрохотало, как если бы на пол упала тяжелая вещь. Соня не выдержала и выглянула из комнаты. Разумовский лежал на полу, яростно сверкая глазами, и шипел, как придавленная палкой змея.

– Дрянь! Как ты посмела?!

Мари стояла чуть поодаль, как учил Соню Жюстен, в той самой обманчивой позе. Однако неужели девчонка усвоила его науку всего лишь глядя на ее с ним занятия?

– Леонид, – процедила сквозь зубы Соня, – если ты сию минуту не уберешься, я вынуждена буду поднять не только всех в своем доме, но и позвать на помощь слуг сеньора Пабло. Ты забываешься. Ведешь себя по‑свински в доме, где тебе дали приют!

Последнюю фразу она произнесла по‑русски, делая знак Мари, чтобы та ушла.

– Не бойся, я с ним справлюсь.

Девушка вышла, но, Соня готова была спорить, далеко не ушла, чтобы в случае чего прийти к ней на помощь. Мари считала, что мужчины – наиподлейшие существа на свете и до конца нельзя доверять ни одному.

– Сонюшка, но почему… ведь вчера… мы же с тобой…

– Вчера ты застал меня врасплох, – сказала она и покраснела, так как и сама мысленно бичевала себя за проявленную слабость, – но это вовсе не означает, что теперь ты должен каждую ночь врываться ко мне в спальню, ничуть не беспокоясь о моем добром имени.

– Твоя служанка… просто фурия какая‑то. По виду и не скажешь, что она может сразиться с мужчиной. Это какая‑то восточная наука? Я что‑то об этом слышал…

Он нарочно уводил разговор в сторону, потому что и сам понимал, что ведет себя не лучшим образом. Соня с горечью подумала о том, что женщина – существо бесправное. Только ли из‑за своей физической слабости, или потому, что мужчины правят миром? Как бы то ни было, уже нынешним утром она станет регулярно заниматься тем, чему успела научиться, чтобы не быть такой уязвимой для направленной против нее силы.

Она с горечью подумала, что все у нее пока что складывается не так, как у людей. Будь рядом с ней настоящий муж, разве посмел бы Разумовский так себя вести? А сейчас… Раз она одна, значит, как бы ничья…

– Кое‑чему и меня обучили, – предупредила она на всякий случай, если у Леонида все еще оставались намерения прорваться в ее спальню.

– Но кто? – опять с нотками ревности осведомился он. – Кто посмел учить женщину воевать?!

– Защищаться, – поправила Соня.