Правило крысолова - Нина Васина

– И зачем же, по-вашему, я туда сунусь? – Прищурившись, я разглядываю упивающегося собственным умом и сообразительностью Ладушкина.

– Да за деньгами, Инга Викторовна, за деньгами! – дождавшись нужного вопроса, радостно орет Ладушкин, и на него тут же шикают разбуженные воплем пассажиры.

– Ну, раз вы такой хороший розыскник, то уж скажите на милость, сколько? – Я наклоняюсь через стол к Ладушкину и перехожу на шепот.

– Инга Викторовна, даже неловко это наблюдать, как вы из меня идиота делаете, ей-богу, – тоже шепчет Ладушкин. – Миллионов сорок-пятьдесят, я думаю, если, конечно, ваша тетя не разбазарила кое-что из кассы на себя.

– Кассы? – Я ничего не понимаю, поэтому изумление на моем лице совершенно искреннее, хотя инспектор снисходительной улыбкой показывает, что его не обманешь всякими там удивлениями. – Какой еще кассы? – Тут я представила, как Ханна грабит сберегательную кассу (именно такую кассу я сразу и представила), в черном чулке на лице, с водяным пистолетом, в мини-юбке и с убойным вырезом кофточки на пышной груди.

– Общак, ну? Понимаете? У нас это называется общак! – Ладушкин двигает бровями, очевидно, думая, что я начну лучше соображать. Теперь я представляю Ханну, увешанную ножами и кастетами, почему-то с выбитыми передними зубами, исполняющую «Мурку» на столе между пустыми бутылками и головами упившихся насмерть подельников.

– Прекратите нести всякую чушь. – Я расслабляюсь и смотрю в окно. – Вы показывали врачу шишку на лбу? Сказали, чем вас ударили?

– Сказал, – кивает Ладушкин. – Сказал, что женщина ударила меня урной в лоб по ошибке, сказал, что претензий к ней не имею, поскольку она находилась в состоянии аффекта и сильного испуга.

– И вам не написали в больничном «сотрясение мозга»? – участливо интересуюсь я, продолжая смотреть в окно.

– У меня в больничном уже стоит диагноз. Там было про сотрясение. И про смещение шейных позвонков. – Ладушкин трогает гипсовый воротник на шее.

– А вы не думаете, что неудачи последних дней, сотрясение, смещение, ушиб ноги, шишка на лбу – в общем, все это повредило вам рассудок?

– Ну что вы, Инга Викторовна, мой рассудок от всего этого пришел в состояние напряженного анализа! Хотите, поделюсь с вами результатами этого самого анализа?

– Не знаю даже, как сказать, но пока вы меня только утомляете необоснованными бредовыми фантазиями.

– А у меня есть факты! – Ладушкин достает из портфеля ксерокопии и раскладывает на столике.

– На немецком?

– Да. Это статьи из газет. Очень любопытно! Вы знаете, что этот самый Зебельхер ловил вашего дядюшку Рудольфа Грэмса три года? Ловил, ловил, а потом пристрелил раненого, в метро, во время операции по захвату террористов из Фракции Красной Армии.

– Коля, давай покороче, через полчаса я выхожу.

– Нет уж, Инга Викторовна, это вы напрягите свои мозговые извилины! Я вам говорю – пристрелил! Добил то есть!

– Ну и что? – Я честно ничего не понимаю. – При чем здесь деньги и моя тетя Ханна?

– Вы что, не представляете себе маниакальную аккуратность и педантизм немцев во всем, что касается профессиональных обязанностей? – От возмущения Ладушкин схватил меня за руку и притянул к себе. – Он, офицер из девятки, не арестовал раненого лидера террористов, не вылечил, чтобы допросить и устроить потом показательный суд, а добил его!!

– Ну и что? – Я дергаю рукой.

– А то, что все счета Фракции КА оказались пустыми! А денег там было достаточно, спонсоров у этой самой КА было немерено! Спрятал ваш легендарный дядя денежки. Снял или перевел!

– И вы думаете, что тетя Ханна знала, где деньги?

– От сорока до пятидесяти миллионов, – отпускает мою руку Ладушкин, откидывается на сиденье и уточняет, – немецких марок.

– И вы думаете, что я сейчас еду за этими самыми деньгами?

– За деньгами или за информацией о них.

– В дом отдыха «Овечкино», что на болотах под Неклюдовым? – уточняю я.

– А зачем вам еще туда тащиться? – не сдается Ладушкин.

– Минуточку, что там написано про Зебельхера? – Я показываю в листки.

– Да ничего там не написано. Это я по дружбе узнал у одного служаки из конторы имя офицера, застрелившего тогда раненого Грэмса в метро. Он еще пристрелил и женщину, напарницу Грэмса.

– Ее фамилия – Хогефельд. – Я смотрю на Ладушкина пристально, но его оптимизм непробиваем.

– А я что говорю! Ты же сама опознала ее сестру – Анну! – Инспектор опять перешел на «ты». – Теперь прикинь, зачем к нам сюда приезжать одновременно и Зебельхеру, и сестре террористки, убитой этим самым Зебелемхером?

– Ты думаешь, что за деньгами?

– Здесь написано, что деньги Фракции исчезли. Или были переведены на другие анонимные счета, или сняты и спрятаны. Допустим, я маньяк с тяжелыми последствиями сотрясения мозга. Допустим, этот Зебельхер приехал ловить сестру убитой им террористки, но она-то! Она?! Зачем она приехала, зачем пошла в квартиру твоей тетушки?! Что она искала? Ты вот только дурака из меня не делай, ладно?

Похоже, Коля устал. Дышит тяжело, оттягивает гипсовый воротник и осторожно промокает салфеткой вспотевшую багровую шишку на лбу.

– Ты по датам посмотри. Я все проверил. Ханна приехала в Германию устроить любовную интрижку со своим братом в восемьдесят девятом. С маленькой дочкой. У нее тогда брака с Рудольфом не получилось, она уехала. В девяносто четвертом, уже будучи замужем за Латовым, она приезжает опять. В девяносто пятом она приезжает на могилку любимого братца, знакомится с сестрой Бригит Хогефельд Анной, дерется с ней до крови в ночном баре и больше в Германию – ни ногой! И что случилось такого интересного в ее последний приезд? – азартно шепчет Ладушкин. – Так, мелочь одна. Под машину попал бывший сотрудник бригады GSG-9, напарник Зебельхера, а сам Зебельхер был ранен ножом в потасовке с ночным грабителем!

– Совпадение, – пожимаю я плечами.

– Именно, что конкретное совпадение по числам этих событий и ее пребывания там!

– Ладно. Если ты такой умный и сообразительный, расскажи, при чем здесь засушенный палец?

– Тут я пока пробуксовываю, – сознался Ладушкин, допивая свой чай и засыпая в рот полпакета арахиса. Поскольку после этого он некоторое время не мог говорить, потому что усиленно жевал, я попыталась объяснить свою точку зрения на происходящее.

– Плевать мне на деньги. Плевать мне на террористов. На Зебельхера, на ФСБ и на тебя, Коля Ладушкин. У меня дело в Овечкине, я его сделаю, потому что обещала бабушке. Ханну с мужем мог убить кто угодно – ревнивая жена одного из ее любовников, или несколько ревнивых жен сразу, бывшая жена Латова, сестра Бригит Анна в отместку за расцарапанную физиономию, мой дядя Макс, чтобы забрать себе дочь и привести мир хотя бы в относительное равновесие, моя мама в припадке ненависти, мой отец от любовной тоски, маньяк в лесу, поджидающий автомобильные парочки, да кто угодно!