Улей - Елена Тодорова

Словно в подтверждение его догадок, девушка вздрагивает.

— Что тебе нужно, Адам?

Он слабо морщится и смотрит в потолок.

— Просто хочу, чтобы ты знала, что я не собирался тебя выбрасывать. Несмотря на все слова, что я сказал тогда Исаевой… Не нужно было тебя впутывать в это.

— Не думаю, что могу тебе верить, — заявляет Дашка, нервно встречая пронзительный взгляд Титова. — Я много раз видела, как Ева манипулирует людьми, и я предполагаю, что в этом вы очень схожи. Ты сейчас делаешь то же, что и она.

«Темный рыцарь» каменеет.

— Зачем мне это?

— Я не знаю. Возможно, чтобы я замолвила перед Евой за тебя словечко.

— Я не просил тебя об этом, — злится парень. — Больше того, предпочел бы, чтобы мой визит остался сугубо между нами.

Безошибочно улавливая в его голосе гневные нотки, Дашка снова вздрагивает и, опуская взгляд, пожимает плечами.

— И все-таки, нет. Не верю тебе, — шепчет она, дрожащей рукой сминая и расправляя простыню на своих коленях. — Прости.

Она, мать вашу, просит у него прощения!

Это просто немыслимо. И это неправильно.

— За что? — окончательно выходит из себя Титов.

— За то, что не принимаю твои слова серьезно.

— Ты делаешь все сложнее, чем я бы хотел. Но у тебя есть на это право, — раздраженно поясняет ей он.

А затем резко поднимается и направляется к двери.

— Всего хорошего, Рапунцель.

Вжимаясь в спинку больничной койки, Даша теряется в просторах своей большой палаты. Чувствует себя маленькой и беззащитной.

Ей страшно. Но, в тоже время, ей все еще необходимо приглядывать за Евой, и она вдруг решает делать это через того, кто является главным источником ее проблем. Через Адама.

Паника сдавливает горло Захары, но она все-таки успевает окликнуть Титова до того, как он исчезнет за дверью.

— Приходи завтра, Джокер, — он останавливается, а она уже совсем не так смело добавляет. — Если хочешь…

***

Ева стоит и смотрит на себя в зеркало. Ей кажется, что отражающееся лицо ей не принадлежит. Но оно гримасничает и искажается по ее велению, а значит, оно ее.

Она долго-долго умывается холодной водой. А после принимается за макияж. Исаева хорошо знает, как красить это лицо. Какой выбрать консилер, какие нанести румяна, какой толщины и формы должна быть подводка глаз.

Ева прячется за слоями этих красок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ее руки дрожат, а глаза то и дело слезятся. Но она глубоко дышит, запрокидывает голову и какое-то время смотрит в потолок, не давая рвущемуся плачу испортить нанесенный макияж.

Ей нужно увидеть Титова.

Забыть о том, что творится дома. Забыть о том, что сказала Дашка. Забыть о том, что в этой жестокой пьесе, под фальшивым названием «жизнь», она несчастливый персонаж. Забыть о том, что ночь такая длинная. Дожить хотя бы до утра.

Ей нужно увидеть Титова!

«Забыть… Забыть… Забыть…»

— Думаешь, я была счастлива, когда узнала, что она снова с ним встречалась? — Еве не приходится напрягать слух, чтобы слышать происходящий в кабинете отца разговор. Голос матери накручен до звукового предела. Очевидно, что ее переполняют эмоции. — Думаешь, мне было приятно забирать Еву из полицейского участка? Думаешь, я не проела себе мозги, воображая «как» и «почему» она там оказалась с ним? Поверь, Павел, я уже ни есть, ни спать не могу нормально! Но я не знаю, как правильно поступить, чтобы без потерь остановить этот скоростной локомотив.

Ева останавливается. Сжимая кулаки, с бессильным раздражением смотрит на разделяющую их дверь.

— Зато я знаю, Ольга, — мрачный голос отца накрывает, как ледяная волна. — Сама видишь, у нас нет больше времени на воспитание и уговоры. Это не работает. Все наши усилия, десятилетия упорного труда втоптаны в грязь.

— Может, нам стоит поговорить с Терентием?

— Даже если предположить чисто гипотетически — никогда.

— Я так устала, Павел! Устала быть грязным материалом первых полос. Устала от насмешек и гнусных комментариев. Что, если Терентий сможет…

— Ты себе представляешь, как это будет выглядеть? — разъяренный голос отца просачивается через стены громоподобным эхом. — Я приду к своему заклятому врагу и попрошу, чтобы его сын перестал тр*хать мою дочь? Или что, Ольга? Ева умудрилась столкнуть нас в такое болото — худшее сложно даже представить. Мы не можем еще и добровольно в нем барахтаться.

— Тогда, что ты собираешься делать?

— Пора убрать этого ублюдка с нашей дороги.

По телу Евы сходят волны ледяного холода, пока она ожидает каких-либо уточнений.

— Я просто хочу, чтобы это прекратилось. Хочу забыть все, как плохой сон, — смиренно вздыхает мать.

— Сегодня все будет кончено, — заверяет ее отец.

Ева тихо отходит от двери, прижимая к груди дрожащую ладонь. Кажется, если она опустит руку, то сердце выпрыгнет наружу и поскачет в неизвестном направлении.

Мысли противоречивыми роями вьются и сталкиваются, пока Исаева следует по тротуару вдоль улицы и садится в такси.

Чтобы ни задумал отец, она должна вмешаться. Ева оправдывает это стремление его совпадением с ее собственными планами. Ведь она, на самом деле, спланировала сегодняшний вечер несколько часов назад.

Ужин в компании Дианы добавляет в разобранную жизнь Адама еще несколько недостающих пазлов и вместе с тем приносит за собой новые вопросы. Например, почему любовь к потомству не заложена у человека по умолчанию?

В тонкой папке, которую сумела собрать Диана, содержится вся та скупая информация, которую он уже успел выяснить. Но, помимо того, там есть несколько странных и, что-то подсказывает Адаму, ключевых сведений.

Тягостные мысли раскаляют его череп до физической боли. Он бесцельно колесит по городу, раскатывая тающий снег по асфальту, и прокручивает в голове то, что ему сказала Диана. Снова и снова. Странно, что после подобных манипуляций информация не стирается. Хотя бы кусками…