Главный день - Владислав Конюшевский

Ну а после отъезда «Тойоты» мы, как это ни странно звучит, пошли грузить гуано. В самом прямом смысле этого слова — получили старые, духмянистые ватники, вилы, лопаты и стали сгребать отходы коровьей жизнедеятельности, перевозя их на тачке в большой бак. Навыки сельского говночерпия были только у опытного Цыгана, но это ему не особо помогло, и уже через час ни одна собака не отличила бы бойцов «Вымпела» от обычных подсобных работников фермы. Под занавес, для придания окончательного образа, нас слегка окропили водкой, и как есть, не помывшись, мы полезли в заставленный бидонами кузов «Газели». Дубинин, который из-за раны на руке не участвовал в общих работах, разместился за рулем, а Гаджи, в папахе и шикарном кожаном плаще занял место пассажира. После чего грузовик затрясся по грунтовке, ведущей на трассу.

В ходе поездки я очередной раз порадовался тому, как вовремя мы обратились за помощью, и насколько эфемерны были наши шансы в случае самостоятельного прорыва. Пять проверок! То есть пять раз нас останавливали как на мобильных, так и на стационарных блокпостах. В четырех случаях это были обычные полицейские и один раз каратели. Причем каратели, в отличие от полицаев, не ограничились осмотром документов да переговорами с напускавшим на себя важность Омаровым, а заставили выйти из машины, после чего произвели обыск, как автомобиля, так и пассажиров. При этом белобрысый здоровяк с сержантскими лычками, брезгливо морщась от исходящего от нас амбре, заставил показать ладони. В процессе чего, разглядывая мои грязные пятерни, подозрительно протянул:

— На ферме, говоришь, пашете? Что-то я мозолей у тебя не наблюдаю.

Возблагодарив предусмотрительность Омарова, заставившего нас работать без перчаток я икнул, деликатно прикрывшись рукой, и возмущенно просипел:

— Дык, командир, ты глаза разуй-то. А энто чё такое? — потыкав пальцем в свежие пузырьки, продолжил: — Мы на хозяина вкалываем так, что пожрать некогда, а ты гуторишь — мозолей нема. Хошь, тебе руку пожамкаю, поймешь, шо у меня грабалка, как рашпиль?

Рядовой, страхующий сержанта, заржал и рифмованно процитировал:

— Подобрал Иван лягушку, сунул он ее в карман. Там лягушка чуть не сдохла — от Ивана шел духан!

Здоровяка же от моего предложения перекосило, и, коротко ругнувшись насчет грязного и вонючего быдла, он, жестом показал, чтобы мы проваливали, а сам двинулся к стоящей за «Газелью» машине, довольно громко объясняя своему напарнику:

— Верно цивилизованные люди говорят, что у русских рабская психология. На английском даже слово «раб» звучит как «slave», что значит — славянин.[40]Вот сейчас очередной раз убедился в точности этих мыслей. Сам подумай, кем может быть такое зачуханное чмо? Правильно — только быть в рабстве у хозяина, да еще и гордиться этим!

Ткнув пальцем через плечо, сержант оглянулся на нас и сплюнул. А я еле успел отвести горящие гневом глаза. Ну-ну… тут люди с хлеба на воду перебиваются и за любую работу хватаются, а эта сука нос от запаха воротит и грязным трудом попрекает. Русский для него, видишь ли — раб… Хотя все верно — пусть у этого хмыря типично рязанская морда с соответствующим выговором, но он себя точно к русским уже не относит. Для него идеал — англосаксы, и, следуя за своим идеалом, этот человек мать родную продаст, лишь бы хоть чуть-чуть походить на «цивилизованных людей». Знакомая картинка. В Великую Отечественную, говорят, что-то подобное уже было. Тогда переходящие на сторону врага ублюдки тоже оправдывали предательство самыми разными обстоятельствами. Но реальная причина у них была всегда одна — вовремя приняв сторону сильного, вкусно жрать, сладко спать и возможность изгаляться над соотечественниками, как душа пожелает. Что они, кстати, делали с особым удовольствием. И тогда и сейчас. Ну да ничего. Наши прадеды в свое время европейским цивилизаторам вломили от души, дай бог и за нами не заржавеет!

А сержант-то хоть и каратель, только один хрен непрофессионал. Руки осмотрел, но плечи, на предмет синяков от приклада, не проверил. Хотя тут, скорее всего, просто не знают о подобном способе досмотра. Ведь в моем мире до этого додумались от безысходности, во время первой чеченской. Додумались, потому что военнослужащих давили с двух сторон. И противники, и прокуратура (не дай бог гражданского человека как-либо обидишь, станешь отвечать по всей строгости УК мирного времени). А как этого гражданского отличить, если боевики, скинув автомат и разгрузку, моментально превращались в мирных жителей? Паспорта у них граждан России и на лбу у задержанного не написано, что он состоит в НВФ. Поэтому наши бойцы вынуждены были компенсировать недостатки законодательства собственной изобретательностью. А в этом мире надобности в столь тонких изысках не понадобилось: чересчур быстро все развалилось, да и противники за «мирняк» себя не выдавали. Вот и лопухнулся сержантюга…

Но с другой стороны, береженого бог бережет, и я был крайне доволен, что больше спецназ БОГС нас нигде не тормозил, поэтому уже к вечеру мы добрались до Дивинской, где попали в руки Шмелева. Тот уважительно поздоровался с Омаровым, коротко сообщил о благополучном прибытии Насти и Павлика, передал Дубинина фельдшеру и, скептически глядя на нас, принюхался:

— Командир приказал у вас сразу рапорта собрать, только мне кажется, что вам для начала помыться не помешает. А за бумагами через часик зайду.

Я удивился:

— Не понял, моментальный кукан отменяется?

Васька ухмыльнулся:

— Ага! Начальство пока занято, но, судя по настроению, любить вас станут страстно и проникновенно. Так что — готовьте вазелин!

Тоже мне обрадовал! Сообщив Василию об обычной судьбе гонцов, принесших плохую весть, я поинтересовался местонахождением Брусникиной, но Шмелев, став серьезным, посоветовал не усугублять и, передав нас мужику, у которого мы должны были встать на постой, убыл.

Павел Викторович Еремин, командир регионального отряда «Вымпел», при встрече был ласков, словно весенняя кобра. Но довольно скоро выдохся, и угрозы показательного расстрела или вечной отсидки в зиндане постепенно сошли на нет. В итоге, усевшись за стол, он брезгливым движением ладони смахнул в сторону наши рапорты, после чего, сочась ядом, подытожил:

— Надо же, сколько вы тут накорябали. Писатели, маму вашу так! Достоевские недоделанные! Что примолкли? Сказать нечего?

Я покосился на ребят. Никто не рвался давать объяснения на этот, в общем-то, риторический вопрос, пусть и заданный достаточно спокойным тоном. Даже обычно бойкий Ступка внимательно разглядывал доски пола. Решив, что если каша заварена мной, мне и расхлебывать, сделал шаг вперед:

— Никак нет! Все, что мы хотели сказать, лежит у вас на столе!

Чиж в панике дернул меня за куртку, но я отступать не собирался. В конце концов, сколько можно людям мозг сверлить? Тем более что считал себя совершенно правым, и если не дай бог повторится подобная ситуация, буду действовать так же! Еремин после этих слов вышел из-за стола и, подойдя ко мне вплотную, принялся оглядывать, словно внезапно заговорившую тумбочку. Потом, набычившись, поинтересовался: