Роковая роль - Елена Топильская

— Какая книга? — одновременно с ним спросил другой опер.

— У вас тут фильм снимали по книге одного писателя, — объяснила я. — Там маньяк звонит актрисе и говорит ей: «Тебя никто не любит, ты должна умереть».

— Маньяк? — со смехом переспросил один из оперов.

— Актрисе звонит? — заливался второй.

— А фильм-то когда сняли? — хихикал первый.

— Да два года назад, — сказала я с досадой.

— Офигеть, — сказали они хором. А у меня в голове проскочила какая-то, пока еще смутная, мыслишка: если Михей употреблял фразу из книги, когда книги еще не было, значит…

— Петя, ты что-нибудь понимаешь? — обратилась я к оперуполномоченному Козлову.

— Ребята, — обратился он к операм, — меня мучает вопрос: а что все-таки тут делал Буров.

Опера переглянулись.

— Он у меня «дорожку» спрашивал, для ЦАБа[1], — неуверенно сказал тот, кто давал Бурову ключ от кабинета.

— Давайте выясним, что он по ЦАБу пробивал, — предложила я им.

Они еще повыпендривались, но стали выяснять. Через двадцать минут мы знали, что Буров интересовался полными данными Михея Опороса.

— Идем след в след, — сказала я Петру.

— Не хотелось бы придти туда же, куда и он, — тихо отозвался Петя.

Именно в этот момент заглянула секретарша с сообщением, что для нас идет факс из Петербурга. Воцарилась тишина. Секретарша убежала, заверив, что сейчас все принесет.

Видимо, решив скрасить ожидание, Петя задал оперативникам вопрос, который мучил его с обеда.

— Мужики, а этот ваш гвардеец императорский, который графиню соблазнил, — на кого он так похож? В ресторане говорят, что портрет там настоящий. Я уже всю голову сломал, где-то я видел похожего.

— Это в «Белом шиповнике»? — уточнил один из оперов. — Да, говорят, портрет восемнадцатого века. А на кого похож, не знаю.

— Черт, мне это покоя не дает, — признался Петя. — А как фамилия его была?

Гвардейца этого? Может, я, когда в Питер вернусь, пороюсь в исторической энциклопедии, или еще где.

— Как фамилия? — переспросил старший по возрасту опер. — Гвардейца-то?

В этот момент вбежавшая в кабинет секретарша положила передо мной факс с теми сведениями, которые любезно получил для меня Костя Мигулько. Читая факс, где было написано, что по сообщению издательства «Юпитер», автор Опорос Андрон Николаевич публикуется под псевдонимом «Латковский», я услышала, как один из оперов, вспомнив фамилию гвардейца, назвал ее Пете:

— Гвардейца-то? — переспросил он. — Латковский, это все знают.

Больше всего я жалела, что мне не разорваться. Мне, конечно, необходимо было быть и тут, и там, и в Петербурге, и в Коробицине. Но это бьшо невозможно, поэтому пришлось смириться с тем, что важные следственные действия будут за меня выполнять другие люди.

И главное, Лешка так не вовремя сломал ногу. Он бы мне очень пригодился…

Как только мы связались с Мигулько и вывалили ему ту информацию, которой располагали, наш убойный отдел тут же взял в оборот новую жену Латковского, и попутно еще трех девушек, имевших с ним продолжительные амурные отношения.

Сам Костик поехал в клинику неврозов, к тому самому доктору, который пользовал актрису Климанову. Поехал с целью выяснить впечатления доктора от господина Латковского.

Доктор знакомство признал. Но поначалу ссылался на врачебную тайну. И только после длительной и кропотливой обработки поведал, что пользовал и самого Андрона Николаевича. Причем очень удобно было завести на него историю болезни на его настоящую фамилию. Даже если бы эта история болезни попалась на глаза, кому не надо, фамилию Опорос никто не связал бы с известным писателем, автором бестселлеров.

Доказательства посыпались, как из рога изобилия. Давно у меня не было такого дела. Доктор только подтвердил то, что рассказали девушки и последняя жена писателя. Андрон Опорос страдал серьезным психическим расстройством.

Непредсказуемая агрессивность, вспышка, и рукоприкладство. Так он несколько раз ломал ребра любимой жене Татьяне Климановой. Когда ему стало стыдно смотреть ей в глаза, он ушел. Женился на другой, но продолжал захаживать к Татьяне.

Она-то понимала, что его поведение — следствие болезни, и врач ей все объяснил, про то, что эта болезнь наследственная, и вряд ли излечима.

И молчала, никому, даже ближайшим подругам, не говорила про сломанные мужем ребра. И кто знает, сколько бы это продолжалось, если бы в экспедиции она не сблизилась с молодой горничной Лилей. Климановой, конечно, уже было невмоготу держать историю отношений с Латковским в себе. А тут — возможность поделиться, потом уехать и забыть и про Лилю, и про исповедь. Только Лиля расценила все иначе.

— А вот по-моему, это не болезнь, а распущенность. И надо принимать меры…

Татьяна, как могла, пыталась отговорить Лилю от принятия мер. Подарила ей свое платье, косметику, но когда Лиля оказалась нечаянной свидетельницей вспышки Латковского — в люксе Климановой, она вмешалась. И попала под горячую руку. Латковский набросился и на нее, но не рассчитал. Произошла достаточно редкая вещь — рефлекторная остановка сердца от удара.

От трупа надо было избавляться. Климанова помогла бывшему мужу вывезти тело Лили на берег реки, благо в Коробицин Латковский приехал на своей машине.

Но после этого сама она стала вести себя неадекватно. Она твердила, что Лиля погибла из-за нее, она стала кричать по ночам, полошила всю гостиницу.

Латковский не знал, что делать. Обратился к брату. Что-то наплел ему, благо псих не особенно вдавался в подробности. Латковский попросил брата Михея звонить по ночам в номер к Климановой и говорить те самые слова, которые много лет назад доставляли больному Михею такой кайф. Но просил делать это не через коммутатор, иначе их могли засечь. Михей с удовольствием вспомнил прошлое.

Латковскому надо было как-то объяснить нервозность Климановой. Пока все укладывалось в историю о том, что ей кажется, что ей звонят по ночам.

Оттуда, из Коробицина, уехали без последствий. Дело по факту убийства Лилии Буровой было приостановлено, Латковский попросил известного мецената Карапуза воспользоваться своими связями и сделать так, чтобы в этом деле не особенно копались. Все было исполнено.

Но вот в Питере ситуация осложнилась. Татьяна действительно заболела. Она все чаще говорила Латковскому, что должна рассказать об убийстве. И это в тот момент, когда Карапуз предложил ему баллотироваться в депутаты. Если Татьяна где-то проговорится, на всей жизни можно ставить крест.