После бала - Энтон Дисклофани

– Поехали туда.

Она посмотрела на мою руку, затем подняла взгляд на меня:

– Сесе, уезжай.

– Уехать?

Она кивнула:

– Уезжай. Оставь меня в покое.

– Не могу, – искренне сказала я. – Разве ты этого еще не поняла?

Джоан встала, уверенно подошла к окну – она не была пьяна – отодвинула темно-зеленую штору и прислонилась щекой к стеклу. Я чуть ли не физически ощутила эту приятную прохладу на ее горячей коже.

– Эвергрин – последнее место, где мне хочется быть, а ты – последний человек, которого мне хочется видеть.

– Эвергрин – твой дом, – сказала я, игнорируя ее колкость.

– Я давно покинула дом.

За спиной Джоан город сиял миллионами огоньков, демонстрируя свое трудолюбие, свое процветание. У Джоан был дом: Хьюстон. Город, без которого не могла жить она и который не мог жить без нее.

– Я боюсь, Сид обидит тебя. – Я подошла к ней. – Я переживаю.

– В последний раз, когда ты переживала, ты рассказала все моей маме и меня отправили подальше отсюда. Какое-то время я была хорошей, правда? Я была просто золотце. Но теперь я устала. – Она снова закрыла глаза. Она никогда не говорила о том, как ее отправили из Хьюстона; мы никогда не обсуждали ту ночь в Шугар-Лэнде. У нас с Джоан было так много историй, что все их можно было разделить на те, о которых мы говорим, и те, о которых молчим.

А тут Джоан вдруг упомянула то, о чем мы молчали так долго. Возможно, ей тоже казалось очевидным сходство этих двух ситуаций.

– От чего ты устала, Джоан? Расскажи мне.

– Я устала от всего этого.

– Я уже видела тебя такой, – сказала я, понимая, что подхожу к опасной теме. Я никогда открыто не говорила о том случае из ее жизни. Из наших жизней. – Ты помнишь ночь, когда я нашла тебя? В том… В том доме. – Этот разговор был шокирующим для меня. Я не могла остановиться. – Ты была без сознания. С теми мужчинами. Они ведь могли сделать с тобой что угодно. – Мой голос сорвался; я поднесла руку ко рту. – А может, они и сделали.

Она открыла глаза. Я думала, что она плачет, но глаза ее были сухими. Наши лица были так близко, что я ощущала родинку на ее правом виске, под толстым слоем пудры.

– Мне нравилось то, что они со мной делали. Это так сложно представить себе? Меня не заставляли делать ничего такого, чего я делать не хотела.

Я замотала головой:

– Я тебе не верю.

– Как хочешь. Я не похожа на тебя, Сесе. И никогда не была похожа.

– Я верю лишь в то, – сказала я, – что ты внушила себе, что тебе это нравится. Потому что тогда ты была другая. Ты вернулась из Калифорнии – и ты изменилась. Что-то произошло, когда ты уехала. Калифорния была жестокой с тобой, не так ли? Там что-то с тобой случилось.

Она смотрела на меня.

– Голливуд не принял тебя, как Хьюстон, – предположила я.

– Прошу прощения? – Но она меня слышала. Она решила выслушать меня до конца.

– Ты не стала там звездой. Ты была такой же, как все остальные. Ты думала, что у тебя получится. Но у тебя ничего не вышло. И…

– О боже, – резко перебила меня Джоан. Она наклонилась и взяла серебряный портсигар со столика – ее спина содрогалась. Я заставила Джоан плакать. Я попыталась вспомнить, удавалось ли мне это раньше? Мне было стыдно; я зашла слишком далеко. Я подошла, чтобы обнять ее, но она развернулась и посмотрела мне в глаза. Она смеялась.

– Почему Дори вернулась? – спросила я.

Она резко подняла голову.

– Дори, – сказала я. – Я видела ее на кухне. В Эвергрине. Что она там делала, Джоан?

Джоан покачала головой:

– Не имею ни малейшего понятия.

– Ты знаешь! – расплакалась я. – Расскажи мне, Джоан. Прошу тебя, расскажи.

Джоан перевела взгляд на сигарету, которую положила на серебряную подставку. У кровати стояла пепельница. Даже в таком состоянии я это заметила. Именно это и делали такие женщины, как я: замечали детали. Держали мир в порядке. А такие женщины, как Джоан, обычно вносили беспорядок в нашу аккуратную, сложную работу. Такие женщины, как Джоан, всегда устраивали бардак в жизнях других людей, неосознанно, как дети. Но нельзя ведь злиться на ребенка за то, что он ребенок.

Как можно злиться на такую женщину, как Джоан, которая руководствуется порывом, а не здравым смыслом? Это как злиться на лошадь за то, что она бежит, на Рэя за то, что он хочет, чтобы я забыла о Джоан. На меня за то, что я не могу подчиниться.

– Уходи, Сесе. Возвращайся к Томми. Ты нужна ему. Не мне.

Опустив руки, я беспомощно стояла. Наш разговор подошел к концу.

– Иди, – настойчиво сказала она.

Я кивнула. Не было смысла оставаться.

– Се, – позвала Джоан, когда я открыла дверь. – Что он сказал? Расскажи.

– «Ма», – ответила я. – Он сказал «ма».

Я вышла из люкса. Сид внимательно следил за мной, подмигнув, когда я проходила мимо. Было неловко. Кем был Сид: смертельной угрозой или же просто очередным мужчиной, с которым развлекалась Джоан, ожидая следующего мужчину? Значил ли он для Джоан больше, чем я думала, или же не значил совсем ничего?

Внизу я узнала у камердинера, что Рэй уже уехал, но машину оставил. Мы оба были не в состоянии сесть за руль. Я была слишком уставшей, чтобы переживать по поводу того, что Рэй бросил меня. Я приехала домой на такси, открыла дверь ключом, который мы прятали под ковриком на заднем дворе, и направилась прямиком в комнату Томми. Я положила руку на его теплую спинку, и он пошевелился. Он об этом даже не вспомнит, как и о том, что его мама пришла так поздно. А я запомню это навсегда.

1957

Когда Томми разбудил меня на следующий день, Рэя уже не было. Я уснула в его кресле-качалке. Я решила сделать вид, что это был рабочий день. Что именно на работу и отправился Рэй, несмотря на то что его офис закрыт на выходные. А куда еще ему идти? Я доверяла ему. На мысли, что он не доверял мне, я старалась не задерживаться.

Я позвонила кузине Марии, подождала, пока Мария мне перезвонит, и пообещала заплатить вдвое больше, если она приедет. Мария сомневалась, и я чувствовала себя виноватой – кто знал, какие у нее были планы на день, – но она была не в той ситуации, чтобы позволить себе отказаться от лишних денег, и поэтому согласилась. Мария принесла свою еду и ткань для одежды, которую шила. Она сама оплачивала себе проезд. Деньги ей нужны были не на красивые платья и не на ужины в частных клубах: они нужны были ей, чтобы выживать.

Приехав, она улыбнулась мне достаточно искренне. Разве у нее был выбор, кроме как простить меня? Благодаря моей семье она зарабатывала на жизнь. Я знала, где работает Иди, потому что писала ей рекомендацию. Это была уже вторая семья с тех пор, как она ушла от меня десять лет назад. Она была горничной в доме, расположенном в Запад-Юниверсити, ближе к Райсу, где жили родители Рэя.