Колдун 2 - Кай Вэрди

боясь поднять глаза, всхлипывая, попыталась взять себя в руки, но в голову продолжали лезть непрошеные мысли, перед глазами встали запечатлённые на фотобумаге ужасные кадры.

«О Господи… Фотографии… Те фотографии, которые мы видели… Их же засекретили и передали военным! Много фотографий… Много описаний опытов… — в голове девушки снова заполошными птицами забились мысли и воспоминания. — Дети умирали. Кто сразу, кто чуть позже… Кто-то умудрялся выжить… Таких, как отработанный материал, отправляли в крематорий. Там были тысячи детей… Не только близнецов. Но близнецов особенно много на фотографиях… — девушка снова зябко охватила себя дрожащими руками. — Как хорошо, что у меня нет доступа к тем документам… Их у нас забрали сразу, как мы поняли, что это такое… И удалили из лагеря. Перевели сюда. Как хорошо, что перевели! Насколько здесь легче дышится! А там… там все о них напоминало. Об этих несчастных детях, о их страданиях… Как же раньше мы там работали? — Кристину забила крупная дрожь, с которой та никак не могла справиться. Так и не дождавшись от сидевшего, опустив на стиснутые в замок руки голову мужчины ни звука, она вздохнула. — А ведь Марию, ту, что переводила те документы… начала переводить… и поняла, что это… её тоже забрали и увезли. Я не знаю, куда… Она клялась и божилась, что больше никто это не видел… И мы молчали. Нас же тогда спрашивали, пытались выяснить, что мы знаем… А мы молчали, и нас оставили… А что, если это проверка? Что, если вот так пытаются вызнать, видела ли я те бумаги? И меня тоже увезут? Или расстреляют, чтобы никому не могла рассказать?» — у девушки в ужасе от догадки зашлось и остановилось сердце, через мгновение застучав с бешеной скоростью.

— Спасибо вам… За дочерей… Теперь я знаю… — вдруг прохрипел мужчина. — А мальчики? Что с ними? Они не были близнецами…

Кристина снова покачала головой. Сейчас она мечтала только об одном — оказаться от него как можно дальше. Но, понимая, что тот ждет от нее ответа, она, собравшись с силами, выдавила:

— Я не нашла их… Не знаю… — дрожащий, хриплый шепот выдавал с головой весь ее ужас, всю неуверенность, но девушка невероятным усилием воли, шмыгнув носом, заставила себя продолжить: — Очень много документов, записей было уничтожено, взорвано, сожжено… Часть спрятали сами заключенные, поплатившись за это жизнями, часть была найдена обгоревшими, часть настолько залита кровью… Мы переписывали эти обрывки в попытке восстановить такие документы… — Кристина помолчала, потом, не выдержав, подняла на Петра измученные, полные слез глаза. — Я пойду, ладно?

Петр только кивнул. Кристина поднялась из-за столика, и, развернувшись, поспешила к выходу. Петр, словно опомнившись, подскочил и, догнав ее в дверях, ухватил за руку.

— Подождите… Деньги… Сейчас… — суетливо зашарил он по карманам.

— Не надо… — покачала головой девушка. — Я не возьму… Я не знала, что ваши дети… там… — она всхлипнула и, прижав к губам руку, бросилась бежать.

Посмотрев ей вслед, Петр вернулся к столику и, сев, обхватил голову руками. Мишка был прав — все погибли. А Костик? Как же он умудрился выжить? И где его искать?

С утра мужчина отправился к лагерю. Если бы Мишка ему не сказал, что Костик жив, он бы уже развернулся и уехал — искать было некого. Но парень не ошибся ни в чем, ни разу. И у Петра в сердце горела надежда, не позволявшая ему сдаться и заставлявшая его переступать через свою гордость, через отчаяние, через боль… Заставлявшая переступать через всё, через все препятствия в поисках сына. Теперь он был уверен, что сын жив. Но где он?

В очередной раз попытавшись пройти в лагерь и снова получив резкий отказ, мужчина в отчаянии бродил по улицам города, не в силах найти себе место. Зайдя в один из магазинов, он бесцельно оглядывал его убранство. Женщина, стоявшая за прилавком, нахмурившись, не сводила с него глаз.

— Что вы ищете? — наконец не выдержала она.

— А? Ищу? — оглянулся на нее Петр. — Да… Ищу. Сына. Он в лагере был, в Освенциме… Вы не знаете, куда детей из лагеря дели? — без особой надежды пробормотал он, подходя к прилавку.

— Ох… — прикрыла рот рукой женщина, глаза которой мгновенно налились слезами при упоминании страшного места. — Маленький? Или взрослый?

— Маленький… Три года ему было, когда сюда попал, — задумчиво ответил Петр.

— Еврей? — подозрительно оглядела его продавщица.

— Нет… — отрицательно покачал головой он.

— Да не выжили детки почти… Тех, кто выжил, в Краков отправили, по домам да по приютам, — принявшись нервно перекладывать товар на полках, наконец ответила продавщица на его вопрос.

— Жив он… — снова покачал головой Петр.

— Там монахини помогали… — опершись руками на прилавок, тихо проговорила она. — С Красного Креста. Тут недалеко есть костел Богоматери, а при нем небольшой монастырь. Туда сходите… Но вряд ли они вам помогут…

Петр, мгновенно вскинувшись, подробно расспросил, как добраться до этого костела и чуть не бегом ринулся туда.

В костеле священник указал ему, как пройти к монастырю, и вскоре мужчина барабанил что есть сил в закрытые ворота католического монастыря. Вышедшая на стук монахиня покачала головой:

— Матушки настоятельницы сейчас нет. Приходите завтра, возможно, она согласится с вами поговорить, — тихо ответила на его вопрос монахиня.

Поникнув, мужчина поплелся обратно. Едва пережив ночь, рано утром он вновь стучался в ворота монастыря. На сей раз, попросив его немного подождать, монахиня исчезла. Вернулась она спустя почти полчаса, и, открыв ворота, сопроводила его к видневшемуся неподалеку когда-то красивому кирпичному зданию, как и всё вокруг пострадавшему от обстрелов.

Поднявшись по широкой каменной лестнице на второй этаж, она провела его по коридору и указала на дверь:

— Проходите. Матушка Мария ждет вас.

Оробевший Петр тихонько постучал, и, услышав приглашение войти, шагнул внутрь.

Что он ожидал увидеть? Он и сам не знал. Его поразила простая, даже аскетичная обстановка кабинета. Скромные темные занавески на окнах, простой деревянный стол, заваленный бумагами, обычная стеклянная чернильница, несколько перьев рядом… Вдоль оштукатуренной стены стеллажи с лежащими на них бумагами, на стене в углу скромная икона богоматери с горящей перед ней лампадкой.

За столом сидела худая, даже, скорее, изможденная невысокая женщина лет сорока в монашеском одеянии и что-то писала. Оторвавшись от своих дел,