На полпути с обрыва - Кир Булычев

Кора его удивила.

– Так будут носить? – спросил он. – Через сто лет?

– А что? – смутилась Кора. – Некрасиво?

– Нет, что вы! У каждой эпохи свои вкусы. Только на мой взгляд… несколько откровенно.

– Я не могу изменить моду.

– Не хочешь! – возразил Журба, не поднимая головы от своих бумажек. Он все замечал и не одобрял.

Последней пришла готская принцесса. Покревский ждал ее, все глядел на дверь, даже продвигался в том направлении, но что-то удерживало его от того, чтобы побежать за девушкой.

Ее появление было предварено удивленным возгласом медсестры – охранник увидел принцессу идущей по коридору.

Она вошла медленно – видно, хотела, чтобы ее разглядели.

Она настрадалась, может, более других – грязная маленькая цыганка, не понимающая ни слова, и один лишь у нее заступник – уродливый от страшного шрама, издерганный, худой белогвардеец, о котором принцесса не знала, что он белогвардеец, – он был ей непонятен, но заботился и даже защищал.

Принцесса остановилась в дверях и замерла, будто не решаясь шагнуть в столовую, где возле пустого исцарапанного деревянного стола стояли кучкой пришельцы, все выше ее, шумнее, разговорчивей, все связанные знанием общего языка – несчастные, украденные, но не такие одинокие, как эта смуглая девица.

Вернее всего, подсознательно – уж очень она была от них далека и вряд ли думала о мести или насмешке, – но она причесала свои тугие, черные, раньше забранные в неаккуратный узел на затылке волосы, распустила их по плечам из-под золотого венца, по сторонам которого свисали тяжелые, изысканные, с ладонь, подвески. И от этого лицо возникло в обрамлении золотой изысканной рамы и само как бы впитывало часть света, излучаемого золотом, усеянным драгоценными камнями. Какой-то золотой пудрой или краской принцесса Парра тронула веки и даже ресницы, серебром – губы и превратилась в создание ювелирное, искусственное.

Обрамленное золотой рамой лицо принцессы находилось, как в высокой чаше, в воротнике, переходящем затем в узкоплечее, расширяющееся пирамидой к земле парчовое сиреневое платье, густо и тяжело поблескивающее растительным восточным узором. Пальцы принцессы были унизаны перстнями, но зоркий глаз Коры все же отметил: вычистить черноту под ногтями она не успела. Или не догадалась?

– Принцесса… ваше сиятельство, – произнес Покревский, делая шаг к принцессе и щелкая каблуками. Он не смог найти нужного тона или нужного соотнесения себя и своей несчастной возлюбленной.

Принцесса обернулась к Коре, как бы спрашивая у нее, что же ей делать дальше, когда утихнет гул восхищенных и удивленных голосов. И Кора поняла, что она ожидала иной реакции, иного поведения людей, а может, и иных людей. Только что все были не людьми, а синими халатами, то есть рабами и нежитью. И тут оказалось, что у каждого есть свой костюм, своя повадка, свое правило поведения. Принцесса была как бедная девочка, которой купили настоящее платье и настоящие туфельки. Она, надев их, вышла во двор, а оказалось, что всем купили туфли – может, и попроще, другие, но всем новые.

– Черт побери, – сказал ротмистр.

– Я ее у вас уведу, – сказал инженер, и где тут была шутка, а где искреннее намерение, осталось непонятным для Коры. А Журба оторвался от своих бумажек и сказал:

– Чего только у вас не насмотришься. Дьявольское наваждение.

Он был недоволен этим зрелищем. Оно не входило в круг его понимания.

Наконец принцесса все же решила, что обстановка изменилась не настолько, чтобы отказаться от общества Покревского. И сделала шаг к нему, и это как будто выключило внимание окружающих. Каждый вернулся к своему делу. Люди собирались в обратный путь, как в номере гостиницы, – только сувениров никто не приобрел.

Краем уха Кора услышала, как Нинеля, подойдя к Журбе, говорила ему:

– Влас Фотиевич, значит, возвращаемся?

– Возвращаемся, если не шутишь, – ответил тот.

– А что делаешь?

– Как видишь, – ответил полицмейстер. – Отчет пишу. Краткий отчет. Я понимаю: с меня градоначальник, господин Думбадзе, полный отчет попросит.

Нинеля присела на стул рядом с Калниным.

– Если нужно, ты подтвердишь, товарищ Калнин, что мы с тобой звания коммунистов не опозорили, а?

Нинеля замолчала, как бы оценивая заранее возможный ответ.

– А что? – спросил без улыбки Эдуард Оскарович. – У тебя есть основания для беспокойства?

– Это как понимать?

– Бывают некоторые люди, которые морально упали в глазах товарищей или отдались иностранцу. Все бывает…

– Вы что это, Эдуард Оскарович! – перепугалась Нинеля. – Кто это морально упал?

– Не я этот разговор начинал.

– Послушай, Калнин, – изменила тактику Нинеля, – а стоит ли нам с тобой вступать в конфликт, от которого радость получат лишь наши враги?

И Нинеля кинула выразительный взгляд в сторону принцессы и ее белогвардейца – очевидных классовых врагов.

– Я буду у себя, – сказал профессор Коре. – Вы меня разбудите или я вас?

– У меня вся надежда на вас, – сказала Кора, – я слишком люблю спать.

– А вы не чувствуете тревогу?

– Чувствую, но разве от этого можно впасть в бессонницу?

Калнин засмеялся.

– А знаете, какая у меня радость? – спросил он.

– Вы скоро будете дома!

– Нет, не это, не это! Меньше всего я стремлюсь домой.

И только тут Кора поняла, что никогда не спрашивала: а как жил профессор, где он был раньше, есть ли у него семья, дети? Чепуха – так давно знакомы… и тут же она поймала себя на логической несуразности: ведь она знает профессора лишь три дня. И общалась с ним за эти дни совсем недолго.

– У меня в пиджаке оказались запасные очки. Когда я сюда переходил, я взял с собой очки.

В тот момент Кора не обратила внимания на странную оговорку профессора, но когда вернулась к себе в комнату, ожидала, когда все уснут и можно будет пойти к Мише Гофману, задумалась, вспомнив слова Эдуарда Оскаровича. Что они значат? Как будто бы профессор знал заранее, куда идет и что ему понадобятся запасные очки… И опасался, что здесь не будет для него запасных очков. Странно… В пятидесятом году он не мог предсказать собственный переход сюда – или понять суть параллельного мира. Не мог, и все тут. В то время, как и в течение последующих десятилетий, это понятие существовало лишь в умах фантастов и сатириков.

* * *

Даже лучше, что дождь еще лил – хоть и несильный, – от этого было темнее и часовые от невысокой вышки, что стояла у ворот, не могли видеть далеко. К тому же им мешал барак.

Было уже больше двенадцати – в бараке все улеглись спать. Только когда Кора проходила мимо двери в шестую конуру – там жил капитан Покревский, она услышала громкий быстрый шепот, сладкий стон. Значит, они были там вдвоем. Ну и слава богу – кто знает, доживем ли мы до завтрашнего дня?