Царь муравьев - Андрей Плеханов

– Мо-лод-цы!!! – громко, ликующе произносит Женя. – Все задвинули как надо!

И тут мэр исчезает с экрана и появляется физиономия телеведущего. Выражение – как у приговоренного к расстрелу. Дяденька открывает рот, словно рыба, выброшенная на песок, и долго не может ничего сказать. Наконец, мямлит, что телеканал приносит извинения, что каким-то образом произошла ошибка, и в эфир пошел неподготовленный материал, и что виновные будут наказаны, и так далее…

Женя ловит откровенный кайф. Давно не видел ее такой счастливой.

И я говорю:

– Это ваша работа?.

– Наша, – без уверток соглашается Женя. – И даже во многом моя.

– И как вам это удалось?

– Журналисты отсняли, как Житник с бодуна несет чушь, откровенничает и пьет пиво – все как есть. Тут, кстати, ничего особенного – такого материала у новостных каналов навалом, только в эфир он, сам понимаешь, не идет. Тем более, этот канал получает бабки от команды Житника.

– И вы купили этот материал?

– Нет, никто бы нам его не продал – кому охота с работы вылететь? Мы его нагло сперли. Хакнули защиту, влезли в локальную сеть телеканала и скачали все, что нужно. Потом ребятки переслали материал мне, я смонтировала ролик, отослала обратно ребятам, они запулили его в эфир. И, пока шел ролик, устроили небольшой программный сбой на канале, чтобы остановить было нельзя. Результат ты только что видел.

– Сложно такое устроить?

– Смотря для кого. – Женя загадочно улыбается. – Для нас – не так уж и трудно. Защита на этом канале слабая, с хакерами они никогда не сталкивались. Вот теперь напоролись.

– И зачем вам это нужно? Из простой мести к Житнику?

– Он не должен быть мэром, его нужно свалить.

– Думаешь, такие дурацкие хохмы, как эта, помогут?

– Надеюсь… В любом случае, я ничего не решаю.

– А кто решает? Ганс? – легко догадался я.

– Ага.

Ох уж этот Ганс… Заочно он не нравился мне все больше. Житник был мне противен, нисколько не было его жалко, но то, что я увидел сейчас, никак нельзя назвать чистой работой. Черный пиар, грязища. И моя Женечка участвовала в этом.

Ярослав разбудил нас часа в три ночи. Раздался стук в дверь, я приподнялся на локте, пытаясь вырваться из обволакивающего сна. Женька пихнула меня – лежи, мол, – вскочила с кровати так резво, словно ждала этого стука всю ночь, накинула халатик, бесшумно скользнула к двери и исчезла.

Я включил настольную лампу. Тяжело приходил я в себя, тер пальцами веки и растерянно оглядывался. Только что здесь была моя девочка, и вот ее нет, пуста ее половина постели. Где она? Куда ее забрали? И зачем? Ведь она должна быть здесь, спать рядом со мной, прижиматься горячим своим телом. Я не мог без нее, чувствовал себя так, словно полумертвый больной, из вен которого разом выдернули все капельницы, лишив оживляющих лекарств. Плохо было мне. В голову лезли всякие неприятные мысли: сейчас снова заберут мою белочку, оставят меня без нее, и снова ничего не объяснят… Что за жизнь…

А потом Женька вернулась, и я просиял, разулыбался, хотя она была весьма серьезна. Протянул даже руки, попытался затащить ее в постель, но она хлопнула меня по пальцам и заявила:

– Вставай, хватит валяться.

Потом мы ехали на славкином «УАЗе». Ехали долго, почти три часа, и снова мотало нас на выбоинах, и подбрасывало до потолка, но это не мешало спать ни мне, ни Женьке. Продрыхли мы всю дорогу и очухались уже в городе. Так-то вот: оборвались мои загородные каникулы, едва начавшись. Жаль.

– Подъезжаем! – крикнул Ярослав. – Просыпайтесь, сони!

Я глянул в окно. Машина ползла по окраине города, терпеливо объезжая ямы – асфальт выглядел так, словно подвергся артиллерийскому обстрелу. Я никогда не был в этом районе – похоже, местечко сие было из тех, где деревянные халупы местных обитателей постепенно скупаются богатыми людьми на предмет улучшения жилплощади. Соответственно, там и сям над ветхими деревенскими домишками возвышались современные коттеджи – выглядело это эклектично и даже забавно. Мы зарулили в глухой переулок, и через двести метров уперлись в высокие ворота. В обе стороны, насколько хватало взгляда, шла кирпичная ограда высотой в два моих роста – глухая, неприступная, мрачная в рассветном тумане. И колючая проволока поверху. С той стороны ограды возвышалась будка охранника. Что, городской филиал зоны строгого режима?

– Опять зона? – осведомился я.

– Ага, – отозвался Ярослав.

– И кто тут сидит? Жулики?

– Тут не сидят, а живут. И люди богатые, между прочим. Это вип-зона. Сейчас сам увидишь.

Створы ворота разъехались, появился заспанный квадратный тип в фуражке и синей форме, с пистолетной кобурой на поясе. Слава махнул пропуском, охранник махнул рукой: проезжай. Мы проехали, и словно попали в другую страну.

Целая улица двухэтажных коттеджей – красивых, фасонистых, выстроенных по индивидуальным авторским проектам. Каждый из них стоил как вся моя зарплата за десять жизней. И дорога стала отличной, гладкой – хоть на скейтборде катайся. Перед каждым домом имелся небольшой садик – я видел такие в Голландии. А вот в России не видел, и не ожидал увидеть, потому что зима в нашей стране куда холоднее, чем в Нидерландах.

Сейчас объясню: когда идешь по небольшим городам Голландии, вдоль двух-трехэтажных домов, выстроенных из серого, бурого или желтого кирпича, то хочется остановиться у каждого из них, и долго разглядывать, разинув рот. Дома красивы, но достаточно однотипны – либо старина, либо современность, выполненная точь-в-точь под старину. В Амстердаме все по-другому, но бог с ним, с Амстердамом, я говорю о небольших городках – Ситтарде, Хелейене, Маастрихте, Хеерлене и им подобным. У каждой входной двери здесь находится небольшой садик, точнее, открытое пространство, засаженное чем-то невообразимым. Голландцы помешаны на растениях, они любят их всем сердцем, а растения, похоже, всем сердцем любят голландцев, поэтому то, что получается в результате их обоюдной любви, радует глаз и душу. Не раз, выйдя ранним утром, я наблюдал, как хозяева дома подстригают листочки и веточки на скульптурах, выполненных из кустов, выпалывают лишние травинки, и, стоя на коленях, моют щеткой плитки тротуара перед домом. При этом, замечу, ни у кого из местных прохожих не возникает желания наложить кучу дерьма в гранитный фонтан, нарвать охапку чужих цветов или спереть бронзовую скульптуру (что, согласитесь, так естественно). Через неделю хождения по Нидерландам просто подпрыгиваешь от радости, когда видишь недостаточно аккуратно подстриженное деревце или кучку мусора диаметром в десять сантиметров, и сразу хватаешься за фотоаппарат – и у них, и у них бывают безобразия!

Со свойственным мне любопытством я интересовался, каким образом тропические с виду растения выживают в условиях суровой нидерландской зимы. В результате узнал, что: