Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России - Игорь Шумейко

Бакунин переехал в Дрезден, только что поучаствовав в «Парижском», а потом и в «Пражском» восстаниях. Известно, что он там был в числе руководителей, еще я могу предположить, что он там все провалил, подвел восставших, но… по Праге у нас нет столь роскошного свидетеля, как по Дрездену.

Настоящая поэма начинается, когда чемпиону в этом «диванном многоспоръе» прямо на блюдечке преподносится готовая «революционная ситуация». Немецкие вожди были счастливы привлечь к практическому руководству Дрезденским восстанием знаменитейшего революционера Михаила Бакунина. Теперь он мог, подобно чеховским героям («Вся Россия — наш сад!») сказать: «Весь Дрезден — мой диван!».

Еще раз слово Рихарду Вагнеру: «Неожиданно я встретил его. В черном фраке и неизбежною сигарой во рту, он бродил по городу… При коменданте, неспособность которого быстро выяснилась, был образован военный совет из опытных польских офицеров. Бакунин, сам ничего не понимавший в стратегии, не покидал ратуши и Гейбнера, помогая советами и проявляя удивительное хладнокровие. (Забавнейшая, недооцененная деталь. Тут Вагнер, равно как и все последующие историки и апологеты, забывает, что Бакунин — тоже офицер, как минимум — коллега поляков, взятых для военного руководства. — И.Ш.).

…Бакунин предложил снести в подвал ратуши все наличные пороховые запасы и взорвать ее, когда приблизятся войска. Городская управа протестовала. Он, Бакунин, настаивал на необходимости этой меры. Но его перехитрили, удалив из ратуши весь порох…

В элегантном наемном экипаже сидели Гейбнер, Бакунин и энергичный секретарь почтового управления, Мартин… На козлах уместился почти весь секретариат. Бакунин разъяснил, как без малейших потерь совершилось отступление из Дрездена. Рано утром он приказал свалить деревья Максими-лиановской аллеи, чтобы оградить отступающих от кавалерийской атаки. Его чрезвычайно забавляли жалобы жителей бульвара, оплакивавших «die schönen Beüme» (прекрасные деревья)… Тем временем мольбы владельца экипажа становились все назойливее… Этот человек говорил, что нежные рессоры не могут вынести такой тяжести… Мольбы его перешли в громкий плач. Бакунин молча с чувством удовлетворения следил за этой сценой и произнес: «Слезы филистера — нектар для богов». Но для Гейбнера и меня эта сцена была тягостна, стали думать, не лучше ли нам выйти, но заставить усталых людей сойти Гейбнер не решался… (Хотя ведь именно жирная туша Бакунина более отягощала «нежные рессоры», и сошедшие Гейбнер с Вагнером в сумме не столь облегчили бы карету. — И. Ш.)

…Скоро появился и Бакунин, хлопотавший лишь об одном: найти хорошего офицера. Но такового не сыскалось. Один уже немолодой, но очень живой человек, явившийся во главе значительного отряда из Фохтланда, произвел на Бакунина хорошее впечатление своей энергичной речью.(Курсив мой. — И.Ш.) Бакунин предлагал назначить его немедленно главным военачальником, но среди суматохи нельзя было прийти к определенному решению».

Вот в чем ценность подобных столь необычных свидетельств. Вагнер ведь уверен, что он пишет — панегирик Бакунину! И увидеть… блуждающего с сигаройпо Дрездену руководителя восстания. Офицера, «. хлопотавшего лишь об одном: найти хорошего офицера». Или это: «…Один уже немолодой, но очень живой человек… произвел на Бакунина хорошее впечатление своей энергичной речью». — Нашел собрата. Однако шоу продолжается.

Вагнер: «Бакунин предлагал назначить его (Имелось в виду — речистого собрата из Фохтланда. — И.Ш.)немедленно главным военачальником, но среди суматохи нельзя было прийти к определенному решению… Только к полудню я узнал, что произошло. Гейбнер, Бакунин и вышеупомянутый Мартин прибыли к воротам Хемница в частном экипаже. Гейбнер с полным авторитетом назвал себя и велел пригласить городские власти в указанную гостиницу. Прибыв туда, все трое свалились от усталости и заснули. Внезапно в их комнату ворвались жандармы и арестовали их. Они попросили только дать им возможность несколько часов поспать, указав на то, что в таком состоянии, в каком они находятся, о бегстве не может быть и речи. Утром под сильным военным эскортом они были отвезены в Альтенбург… Шурин очень тревожился о моей судьбе, так как командиры коммунальной гвардии с яростью отзывались обо мне, как о человеке, которого видели в обществе опасных революционеров».

Вагнер тут проскакивает, но мне кажется интересной, важной эта деталь — тройке революционеров дали выспаться, пожалели, «повезли утром». Я, к сожалению, не могу здесь привести более развернутых цитат, но общий тон свидетельствует: Рихард Вагнер пишет это, сохраняя весь пиетет пред Бакуниным. Правда в воспоминаниях композитора (это все же — не детальная хроника Дрезденского восстания) нет одного сюжета, который зато есть во всех других документальных описаниях: Бакунин предлагал вынести из Дрезденской галереи картины (в том числе и «Сикстинскую мадонну» Рафаэля!) и расставить на баррикадах. Тогда, дескать, саксонский король или побоится стрелять, отступит, или окажется глазах человечества — виновником, губителем, вандалом…

В 2005 году мне посчастливилось видеть шедевры Дрездена и Рафаэлеву «Мадонну». Вспоминаю свои тогдашние, самые типичные, я думаю, вполне наивные впечатления («вот, ты сейчас стоишь перед самым, наверное, лучшим, что смог создать человек в своей истории»), мысли о судьбе полотна, пережившего войну, вывезенного в 1945-м в Москву и возвращенного немцам, и о полной его беззащитности: где-то два на два с половиной метра — на улице этот парус, самым малым порывом ветра швырнуло бы и разодрало о бакунинские баррикады, еще до подхода саксонской гвардии…

Вагнер: «Я был до такой степени охвачен впечатлениями пережитого, похожими на бред, что при новой встрече с Листом едва мог проявить хоть некоторый интерес к предстоящей в Веймаре постановке «Тангейзера»».

Да-да, Франц Лист, потратил много лет своей жизни, помогая другу, «пробивая» его оперы, отчасти компенсируя то время и силы, украденные у Вагнера революционерами. И именно с «Тангейзером» тема кражи имеет продолжение малоизвестное, но просто уникальное по своей поучительности. Послушайте Увертюру к этой гениальной опере, или «Хор Пилигримов» — и вы не сможете не узнать мотивы нескольких лучших песен эпохи революции 1917 года и Гражданской войны. Мне кажется, что советский полузапрет Вагнера связан еще и с той кражей — пардон — «реквизицией» мелодий: в случае трансляции первоисточника, некоторая часть революционного искусства сразу потеряла бы половину своей эмоциональной убедительности.

Здесь хочется отойти от заявленного парадоксального жанра: малое — увиденное великим. Расстаться с нигилистом-болтуном и напомнить о «российском позитиве» в жизни гениального композитора. Наша страна дала ему самого может восторженного и вместе с тем тонко понимающего ценителя — музыкального критика Александра Серова. Его энергии Вагнер обязан приглашением в 1863 году в Петербург и Москву. Огромный успех вагнеровских концертов принес и такой существенный результат, как 7000 рублей — похоже самый значительный разовый доход (до перехода под персональную опеку баварского короля). По-своему гениальна и нижеследующая микро-опера пресловутого Третьего отделения. На два голоса: Донос тайного агента и Резолюция управляющего. 1-й: «Вагнер хотя и принимал участие в беспорядках в Германии, но ныне, кажется, остепенился». 2-й: «Несмотря на то, иметь тщательное за ним наблюдение». Каково? Так и видишь этих агентов, слушающих — по заданию! — в зале Дворянского собрания (ныне Большой зал филармонии) Лоэнгрина! Правильно — остепенился! Еще более правильно — мимоходный ярлык «к великим событиям»: беспорядки в Германии. Именно — беспорядки, временное отсутствие порядка. Бакунин на диванах и баррикадах искал «силу, способную разрушить», ан вот же она, всегда рядом — госпожа Энтропия!