Прокурор Никола - Вячеслав Белоусов

– У начальника управления будете объясняться!

– Бегите! Жалуйтесь! На что еще вы способны?

– Как! – Панова не знала, что говорить, речь ее оборвалась внезапно, красное лицо начало белеть, Косаревский в предвидении молнии и грома нагнулся над столом и даже голову накрыл руками.

Панова, белее мела, отчетливо отчеканила:

– Достать все уголовные дела на стол!

– Чего? – не сразу сообразил Свердлин.

– Дела на стол! – рявкнула Панова так, что люстра в кабинете пережила неприятные мгновения вместе со Свердлиным, который нашкодившим мальчишкой тотчас прыгнул к сейфу, долго не мог попасть ключом в маленькое отверстие. Наконец распахнул дверцу, и на пол насыпалась гора бумаг.

Свердлин растерянно поднялся во весь свой рост над этой бесформенной кучей.

– Вот! – подняла вверх палец правой руки Панова. – Вот! Наслаждайтесь, кто несведущ.

Свердлин понуро молчал, не поднимая красивой головы.

– Видели бы преступники таких следователей!

– Да что вы в самом деле, Екатерина Михайловна? – Свердлин опустился на колени, начал собирать бумаги с пола, засовывать их в сейф. – Что вы меня шпигаете, как школьника?

– Я шпигаю?!

– Вы!

– Мальчишка!

– А вы?..

– Кто?

– Вы!..

– Ну? Говорите!

Свердлин с охапкой дел медленно поднялся с пола, развернулся к Пановой.

– Иезуитка! Издеваетесь над подчиненными!

– Что?

– Что слышали!

– Ах, так! Вон из кабинета!

– Чего?

– Вон из кабинета и подайте рапорт Максинову! Вы больше работать у меня не будете!

– Да чихал я на все! – Свердлин размахнулся и обрушил всю тяжесть уголовных дел на одинокий сейф, тот зашатался и грохнулся на пол.

– Он еще и хулиган, – опустились руки у Пановой. – Вместо работы любовь крутит и… мебель ломает.

– Что?

– Что слышали…

То, что случилось дальше, не ожидал увидеть никто. Даже умудренного житейским опытом Косаревского пробрало. Здоровенный долговязый Свердлин рухнул на стул и, бросив кудрявую голову на руки, заплакал.

– Что это с ним? – опешила Панова.

– Ревет… – боясь подойти к приятелю, тихо сказал Косаревский.

Дверь кабинета без стука отворилась – голова дежурного в милицейской фуражке просунулась внутрь и, повертевшись туда-сюда в поисках Пановой, объявила:

– А я звоню, звоню! Екатерина Михайловна, подполковник Сараскин приехал! Требуют вас к начальнику!

– Приплыли! – ахнул Косаревский. – Еще один на наши бедные головы!

Можно было с обеих рук сразу, но Порохов поберег этот эффектный трюк напоследок.

Широко расставив ноги, словно врастая в землю, он упруго выгнул спину назад и, периодически резко взмахивая то левой, то правой рукой, послал шесть ножей, сверкающих лезвием, в желтое поле мишени.

Шесть клинков вошли в деревянный щит, как в масло, лишь свист в воздухе и глухие удары.

Вторую шестерку – все в красное ядро – он вонзил, посылая их по паре одновременно с обеих рук.

Тимоня как застыл с открытым ртом, так и продолжал коченеть от восторга, лишь шире глаза округлялись.

– Научишь, Эд? – опомнился он, бросившись опередить, когда Порохов, легко прижимая локти к бокам, с прямой спиной, двинулся за ножами к щиту. – Научишь?

Тот даже головы не повернул; еще бы ковбойскую шляпу на голову – и вылитый Крисс из «Великолепной семерки»! Тимоня раз пять тот фильм смотрел в заводском клубе, спички пробовал, как ковбои, от подошвы зажигать, только не получалось.

– Что хочешь сделаю! – дергал он ножи из мишени, не замечая внезапно заалевших от крови пальцев, не чувствуя острой боли.

– Стоп! – одернул Порохов. – Без рук останешься. Не видишь, в крови уже весь.

– Да черт с ними! Пустяки.

– Не дергай ножи! Это тебе не девок за сиськи хватать. С ножами бережно надо.

– На мне, как на собаке, – Тимоня сиял от счастья. – Научишь?

– Научу, научу. Терпения наберись.

– Заживет до свадьбы, – подпрыгнул и крутанулся вокруг себя от восторга Тимоня, выдернул последние ножи и протянул их Порохову. – Кстати, ты на свадьбу идешь?

– Пригласил меня Аргентум.

– Он всех наших позвал. Пойдем, Эд? Гульнем. Первого своего женить будем.

– Не знаю.

– Рубик идет, Хабиба, Колян, Серега… Даже Мадам Бовари собирается. Я ее сегодня в мастерскую возил. Завиваться-подвиваться. И Ксюху тоже.

– А это кто такая?

– Ксюша-то?

– Ну да.

– Так это сама невеста и есть!

– Как?

– А ты не знал?

– Она невеста?

– Это что же? Серебряный тебя звал, а на ком женится – не сказал?

– А я и не спрашивал.

– Ксюшка! Она же Жорика бросила, когда Аргентум ее подцепил. Жорик ведь и творил чудеса на стадионе из-за этого! А ты не знал ничего? Я же рассказывал!

– Да, вспоминаю…

– Ты же сам ее домой тогда отвозил! Она промолчала?

– Да мы и не знакомились толком.

– Пойдем, Эд. На свадьбе и познакомитесь. Все наши будут. Оторвемся по полной.

– По полной, говоришь?

– А че?

– Ладно, подумаю.

– Тогда я за тобой забегу?

– Не надо. Я сам как-нибудь…

– Ну я пошел. С Рубином договорились одно дельце прокрутить на мотиках.

– Постой-ка, Тим, – Порохов схватил убегающего Тимохина за рукав. – А эта девушка… Ксения? Она что же, давно с Аргентумом встречалась?

– Что это тебя разобрало?

– Да так. Странно все.

– Если интересно – тебе бы у Жорика спросить. Он с ней до армии кантовался года два-три. Любовь была – не разлей вода. Платоническая, по юности. А с Серебряным она встречается с месяц. Не думала уже, что Жорик вернется, вспомнит. Разговор пошел, будто нашел тот где-то на стороне зазнобу круче. Вот Серебряный ее и сманил. А тут Жорик нагрянул как снег на голову.

– А правда, что беременная она?

– Чего не знаю, того не знаю. Со свечкой не стоял. Но думаю – врут бабы. Ксения девка степенная. За ней тут многие приударяли без Жорика-то. А она ко всем, как снежная королева.

– Вот аж как?