Оружие возмездия - Олег Маркеев

— Причина смерти? — Злобин одному ему понятными знаками делал пометки в блокноте.

— Ни колото-резаных, ни огнестрельных ран нет. Предварительно на месте происшествия Клавдия диагностировала инфаркт. Баба она, конечно, видная, но эксперт, между нами, никакой. Но в данном конкретном случае, думаю, не ошиблась. Впрочем, вскрытие покажет.

— А при инфаркте разве стреляют? — Ручка Злобина замерла над блокнотом.

— Если пистолет в руке держал, то мог случайно выстрелить, почему нет? — Черномор пожал плечами.

— Может, яд? — подсказал Злобин.

— Возможно. — Яков Михайлович потеребил бороду. — Вскрытие и анализы покажут… Во всяком случае, яд не наружного действия, в этом я уверен. Кожные покровы абсолютно чистые. Следов инъекций нет. Может, как говорят участковые педиатры, съел чего-нибудь. — Черномор вздохнул. — Только я тебе вот что скажу, Андрюша. Ты умеешь на глазок определять статью человеку, а я так же интуитивно чувствую причину смерти. Происшедшей и грядущей. Такая уж работа. И если думаешь, что я этому рад, то глубоко ошибаешься. Инфаркт его скосил, я тебе говорю.

— Молод он для инфаркта. Да и крепкий на вид. — Злобин с сомнением посмотрел на труп. — Смотри, моего возраста, а ни живота, ни лишнего жира.

— На этот счет у меня своя теория. — Черномор задумчиво уставился на труп, словно пытаясь проникнуть взглядом под грудину. — Сначала считали, что инфаркт — болезнь стариков. И стал он массовым, потому что люди, мол, чересчур долго живут, вот и прут болячки, о которых раньше и не знали. Согласен, в Европе в девятнадцатом веке шестидесятилетний считался глубоким стариком. Большинство умирало, едва справив пятидесятилетие. Но аргумент не сработал, вдруг выяснили, что инфаркт молодеет. Косит он сорокалетних. А уже есть данные, что и двадцатилетние мальчишки умирают. А знаешь, в чем причина? — Черномор тяжело вздохнул. — Ни экология, ни стрессы тут ни при чем. Война во всем виновата. С сорок первого по сорок пятый мы потеряли почти полностью всех, рожденных в двадцатом году. Посмотри любой справочник по демографии. В пятидесятом у нас был жуткий провал, потому что те, кому в войну было девятнадцать-двадцать два, погибли. Пришло их время становиться отцами и рожать детей, а их нет — погибли. В шестидесятых был всплеск, но это рожали те, кто родился в сороковых. Они еще помнили войну, и память эту с генами передали детям. А у этих детей в большинстве своем нет дедов. Только вдумайся! Род прерван, нет цепочки жизни. А Род у славян, кстати, считался главным божеством, потому что он родит, вьет цепочку жизни. Вот и выходит, что ходят по земле сорокалетние здоровые мужики и не знают, что память их тел войной мечена и род их прерван. Вот и мрут неожиданно, потому что по всем древним понятиям не жильцы они на свете. — Яков Михайлович тяжело засопел и понурил голову. — Только не говори, что я это тебе сказал. Узнают — попрут из медицины в народные целители.

— Выходит, та война еще долго нас выкашивать будет.

— А чего ты хотел? Тридцать миллионов убили, столько же калеками остались, а психотравмы никто и не считал. Нам и той войны на век хватит, а мы уже новые… — Яков Михайлович махнул рукой. — Бог им судья, не будем об этом. Если не обнаружим ничего экстраординарного, заключение по этому клиенту я сегодня к обеду подготовлю.

— Да мне, если честно, и не к спеху. Это ФСБ почему-то горячку порет. — Злобин кивнул на дверь, за которую выпроводил чрезмерно активного опера ФСБ.

— Тогда тем более, — облегченно вздохнул Черномор. Черномор отвернулся, но Злобин заметил, что старик быстро смахнул со щеки слезу.

— Я еще загляну. — Злобин почувствовал, что Черномор хочет остаться один.

— В любое время, Андрюша, — кивнул Черномор. Злобин с великим облегчением вышел из мертвого дома на свежий воздух. Дышать сразу стало легче, а на сердце камнем залегла тяжесть.

Он вдруг вспомнил, что сегодня у Черномора годовщина смерти сына. В этот день горе, которое Коганы прятали от всех, прорывалось наружу. Как всегда, Зинаида Львовна, участковый педиатр, опекавшая детей Злобина, станет перебирать вещи сына и плакать, уже не таясь. Коган как-то признался, что если ему суждено умереть от разрыва сердца, то лопнет оно от горя именно в такой день. Только этим, а не завалом трупов и объяснялось столь раннее его появление на работе. Каким бы ни было ремесло Черномора, но оно помогало забыться, если уж невозможно забыть.

Елисеев явно не спешил на работу и активно тренировал свое мужское обаяние на двух медсестричках, расположившихся на перекур у клумбы перед главным входом в анатомический корпус. Настроения беседовать с ним у Злобина не было.

— У, страус голожопый, — проворчал Злобин. Иногда под настроение он мог загнуть по фене так, что онемел бы от восторга забулдыга Колян с его двумя ходками.

Злобин не любил, когда события начинают идти вкривь и вкось, опровергая любые, даже худшие, прогнозы. Он уже был твердо уверен, что труп неизвестного Николаева-Гусева еще сыграет свою роль. В каких играх, пока неизвестно, но сыграет непременно. И всю дорогу по аллее к воротам в такт шагам Злобин бормотал все известные ему выражения из фольклора подследственных. Немного помогло, тяжесть на сердце отпустила. Не исчезла вовсе, а просто уже не так давила, ровно в той мере, чтобы можно было жить дальше.

* * *

Экстренная связь

Навигатору

Агент Аметист получил возможность контролировать ход расследования по факту гибели Кладоискателя. Предварительная информация ожидается к 21.00 (время местное).

Сильвестр

Едва Злобин вышел за ворота больницы, как пришлось вспомнить сентенцию Черномора, что утро в родной стране добрым не бывает. У его видавшей виды «Таврии» припарковался черный джип, и накачанный невысокий мужик, о таких говорят «поперек себя шире», оперся о капот «Таврии» в позе роденовского мыслителя. Увидев Злобина, он встрепенулся и радостно помахал рукой.

— Примерно этого и следовало ожидать, — пробормотал Злобин.

Петя Твердохлебов был личностью легендарной: нельзя не обрасти слухами и легендами, командуя РУБОПом в области, находящейся в свободном плавании от Большой земли. Злобин знал, что почти все слухи о Пете Твердохлебове были истинной правдой. Петя, для своих — Батон, дважды выезжал в командировку в Чечню и вернулся с медалью «За отвагу». Но больше всего гордился, что его СОБР не потерял ни одного бойца. Имелась проверенная информация, что Батон за чужие спины не прятался, сам не зверствовал и не позволял другим. Каким уехал, таким и вернулся, только седины в густом бобрике волос прибавилось.

Еще был случай, когда Батона заказали. Пришла информашка понизу[24], и пока ее перепроверяли, Батон ликвидировал угрозу самостоятельно. Просто лично встретился со всеми более или менее авторитетными в определенных кругах людьми и открытым текстом заявил, что если в ближайшие дни ему на голову упадет кирпич или, упаси господь, рядом просвистит пуля, то он наплюет на все договоренности и устроит всем сопротивление при задержании с последующей кремацией пострадавших. А если не лично ввиду скоропостижной смерти, то это сделают подчиненные. Подействовало. Ровно через шесть часов из разных источников пришла информация, что заказ аннулирован вместе с заказчиком.