Горбун лорда Кромвеля - К. Дж. Сэнсом

Мне пришло в голову, что каждый из склепов может служить прекрасным местом для тайника. Нащупав на поясе связку монастырских ключей, я направился к ближайшему из них. Закоченевшими, негнущимися пальцами я долго перебирал ключи, пока не нашел подходящий.

Я поочередно заходил в склепы и осматривал их, однако среди холодных мраморных надгробий не нашлось ничего интересного. На каменных полах лежал толстый слои пыли, и, судя по всему, в течение нескольких лет сюда не проникала ни одна живая душа. Один из склепов принадлежал выдающемуся семейству Хастингсов; я знал, что последний представитель этого рода погиб во время гражданской войны. И все же память о тех, кто лежит здесь, сохранится на долгие годы, подумал я, вспоминая заупокойную мессу, которую слышал сегодня в церкви; имена их каждый день будут звучать в молитвах монахов, будут возноситься к гулким церковным сводам. Я затряс головой, отгоняя печальные размышления, и поспешил в сторону фруктового сада, где на голых деревьях кричали голодные вороны. Пробираясь по снегу среди могильных камней, я порадовался, что захватил с собой палку.

Открыв деревянную калитку, ведущую в сад, я зашагал меж припорошенными снегом деревьями. Вокруг царили безмолвие и неподвижность. Оказавшись здесь, вдали от людей, я ощутил, что настало время как следует подумать.

После стольких лет вновь оказавшись в монастыре, я испытывал странное чувство. Во время учебы в Личфилде я был всего лишь мальчишкой-калекой, на которого никто не обращал особого внимания. Теперь я, посланник лорда Кромвеля, был облечен всеми полномочиями, какими только может обладать в монастыре представитель светской власти. Но как и тогда, в детстве, я ощущал себя одиноким и окруженным неприязнью. Конечно, были и некоторые различия: в детстве меня презирали, сейчас — боялись; однако мне не следовало злоупотреблять своим положением, дабы не отпугнуть возможных свидетелей.

Разговор с братом Габриелем произвел на меня удручающее впечатление. Этот человек жил в прошлом, в мире рукописных, искусно расписанных книг, древних песнопений, гипсовых статуй. Я догадывался, что в этом чудном мире он ищет спасения от неумолимых и настойчивых искушений. Страдальческое лицо монаха, вынужденного под моим давлением рассказать о своем грехопадении, стояло перед моим внутренним взором. За свою служебную деятельность я многократно сталкивался и с ловкими лжецами и с изворотливыми мошенниками; признаю, мне доставляло удовольствие допрашивать этих людей, уличать во лжи, припирать их к стене неопровержимыми доказательствами, ловить признаки растерянности и испуга на их лицах. С братом Габриелем все обстояло по-другому; чувство собственного достоинства не позволяло ему хитрить и изворачиваться, вынудить у него признание в тяжком грехе оказалось делом слишком легким. Без труда добившись своего, я не испытывал ни малейшего удовлетворения. К тому же я на собственном опыте знал, каково быть мишенью злобы и презрения.

Я слишком хорошо помнил, как насмешки и издевательства других детей, в играх которых я не мог принимать участия, доводили меня до отчаяния; я даже просил отца забрать меня из монастырской школы и обучать дома. На это он ответил, что, однажды скрывшись от мира, я вряд ли найду в себе силы вновь вступить в него. Отец мой был человеком строгим и непреклонным; после смерти моей матери, случившейся, когда мне было десять лет, характер его лишь ожесточился. Возможно, он был прав; однако, бредя по заснеженной тропе меж обнаженных деревьев, я горько сожалел о том, что пути моей успешной карьеры вновь занесли меня в монастырь. Воспоминания, пробудившиеся в моей душе, оказались слишком тягостными. Я прошел мимо голубятен, за которыми виднелся большой пруд, заросший камышом. То был искусственный водоем, вырытый для того, чтобы разводить в нем рыбу. В пруд впадал небольшой ручей, вытекавший через пропускную трубу в задней стене. Рядом с трубой находилась деревянная калитка. Я вспомнил, что в монастырях всегда есть специальные устройства для оттока сточных вод. Монастырь Святого Доната, судя по всему, тоже возводили люди, знавшие толк в водопроводном деле; наверняка они установили где-нибудь очистное приспособление, благодаря которому сточные воды не загрязняют рыбный пруд. Я немного постоял опершись на палку, браня себя за угрюмые мысли Мне надо думать о расследовании, которое мне поручили, и только о нем; нет более бессмысленного занятия, чем ворошить пережитые в прошлом обиды.

Наконец мне удалось отогнать прочь воспоминания и повернуть нить собственных рассуждений к недавно открывшимся обстоятельствам дела. Конечно, я сумел кое-что выяснить, хотя, надо признать, достижения мои остались весьма скромными. Так, я пришел к выводу, что преступление вряд ли совершено чужаком, тайно проникшим в монастырь. Однако хотя пятеро старших монахов были осведомлены об истинной цели приезда Синглтона, я не мог представить, что кто-то из них, охваченный припадком ненависти, убил эмиссара. Ведь каждый из монахов прекрасно понимал, что подобный безумный поступок способен лишь приблизить конец их обители. Впрочем, все они были людьми замкнутыми и скрытными, их помыслы и чаяния по-прежнему оставались для меня загадкой. Что до брата Габриеля, то, по моему разумению, этот человек, одержимый тайной мукой, вполне мог быть подвержен и приступам исступления.

Возможно, Синглтон был убит, потому что ему удалось выведать сведения, порочащие кого-то из монахов. Это предположение представлялось мне наиболее правдоподобным. Однако нельзя сбрасывать со счетов необычный способ убийства. Того и гляди, мне придется расспрашивать всех обитателей здешнего монастыря, включая последнего служку, подумал я с тяжким вздохом; страшно себе представить, сколько времени это займет. Самому мне отчаянно хотелось как можно быстрее вырваться из этого зловещего и опасного места; да и лорд Кромвель настаивал на скорейшем разрешении дела. Однако, как справедливо сказал Марк, мы можем сделать лишь то, что в наших силах и не более. Мне предстоит кропотливый поиск фактов, привычный для большинства юристов. И прежде всего я должен проверить, действительно ли посторонние могли проникнуть в монастырь со стороны болота. «Выяснить все обстоятельства, — бормотал я себе под нос, бредя по снегу. — Абсолютно все обстоятельства» .

Я подошел к пруду. Он был покрыт тонкой коркой льда, но теперь, в ярком солнечном свете, проникающем в глубину воды, я различал силуэты крупных карпов, медленно проплывающих меж водорослями.

Внезапно какой-то странный блеск привлек мое внимание. Подойдя к самой кромке льда, я устремил взгляд на дно пруда. Поначалу мне ничего не удавалось разглядеть, и я уже решил, что игра света ввела меня в заблуждение. Но тут солнечный луч разрезал гущу водорослей, и я снова увидел блеск. Опустившись на колени, не обращая внимания на то, что снег щиплет мои голые руки, я вытянул шею, напряженно всматриваясь вниз. Вне всякого сомнения, на дне пруда сверкала полоска желтого металла. Пропавший ларец был сделан из золота, мечи, как правило, имеют золотую рукоять. Мне, несомненно, стоило выяснить, что скрывается на дне пруда. Мысль о том, чтобы самому лезть в ледяную воду, вызвала у меня содрогание; однако я мог вернуться сюда с Марком. Поднявшись, я торопливо отряхнулся от снега и поспешил к калитке.

Подойдя к стене, я собственными глазами убедился в том, что во многих местах камень раскрошился; тут и там стены покрывали небрежные, наспех сделанные заплаты. Я отцепил от пояса связку ключей и выбрал из них тот, что подходил к тяжелому старинному замку. Калитка со скрипом отворилась, и я сделал несколько осторожных шагов по тропе, начинавшейся прямо за стеной. Всего лишь несколько дюймов твердой земли отделяло стену от болотистой хляби. Я понятия не имел, что болото подходит к монастырю так близко. Тропа, идущая вкруг монастыря, кое-где тонула в жидкой грязи; болото подмывало стену, угрожая обрушить ее. Местами человек, не обделенный ловкостью и силой, вполне мог вскарабкаться на стену, пользуясь выступами разрушенного камня. «Черт побери», — пробормотал я себе под нос, раздосадованный тем, что не могу сбросить со счетов возможность вторжения извне.