Мертвая хватка - Питер Джеймс

— Очень остроумно, — ответил Грейс.

Надюшка расписалась в регистрационном журнале и нырнула под ленту, которую перед ней поднял суперинтендент.

— Патологоанатом министерства внутренних дел? — уточнил Спинелла. — Похоже, расследование убийства продолжается.

Грейс окинул его уничтожающим взглядом.

— Должно быть, иначе себя чувствуешь, когда узнаешь последним? — издевательски бросил он и повел Надюшку Де Санча в сторону причала, подальше от глаз журналиста. Там он ее оставил, зная, что она любит работать в одиночестве, и вернулся в теплый фургон поисковой бригады к Клио и компании.

Через полчаса Надюшка заглянула в ним.

— Рой, хочу вам кое-что показать.

Грейс влез в анорак и последовал за ней к белому фургону. Она остановилась у открытой водительской дверцы.

— Думаю, случайную смерть спокойно можно исключить, и самоубийство тоже.

Рой вопросительно посмотрел на нее.

Надюшка указала на маленький цилиндрический предмет, которого он раньше не заметил, прикрепленный к солнцезащитному козырьку перед креслом водителя.

— Видите? Цифровая подводная камера… с передатчиком. Включена, хоть батарейка села.

Грейс нахмурился и в то же время огорчился, что сам упустил такую важную подробность. Как можно было проглядеть, черт возьми? С дюйм в диаметре, длиной три дюйма, в темно-синем металлическом корпусе. Зачем она тут? Прис сам себя снимал?

Надюшка прервала его размышления, указав на руки мертвеца.

— Мертвая хватка в результате окоченения, верно?.. — лукаво взглянула на суперинтендента.

Грейс кивнул.

Надюшка протянула руку в голубой латексной перчатке, приподняла алебастрово-белый палец мертвеца. Кожа подушечки, похожая на волдырь, осталась на руле.

— Для подтверждения необходимы кое-какие лабораторные анализы, но, по-моему, пальцы приклеены сверхпрочным быстродействующим клеем. Наподобие «Суперглю».

Зуб сидел в своем номере перед ноутбуком, потягивая кофе и редактируя видеозапись последних минут жизни Ивена Приса. Дымовой детектор на потолке заклеен, пачка сигарет и пластиковая зажигалка лежат рядом с блюдцем, используемым вместо пепельницы.

Одна камера в часах у него на запястье, другая установлена в фургоне. Фильм еще в черновом варианте, который предстоит подправить. Начинается с картинки, снятой из салона машины ночью на краю причала. Справа швартовая тумба. Виден Прис за рулем, явно без сознания, с заклеенным пластырем ртом.

Потом интерьер. Крупный план Приса в грязной белой футболке, пристегнутого ремнем безопасности. Он открывает глаза, как бы просыпаясь, полностью сбитый с толку, ошарашенный. Смотрит на руки, лежащие на руле, не понимая, почему они не движутся.

Начинает дергаться, старается оторвать. Понимает, что что-то не так, глаза лезут на лоб от ужаса. В кадре появилась рука, сорвала с губ липкую ленту. Прис взвизгнул от боли, повернул голову, заговорил с кем-то невидимым. Тон наглый, но в нем слышен страх.

«Ты кто? Чего делаешь? Ты чего, мать твою?..»

Хлопнула водительская дверца.

Опять вид из салона — панорама вдаль со стороны водителя. За задним стеклом в кадр въезжает автопогрузчик, которым управляет некто в низко надвинутом капюшоне, вилка подхватывает зад машины, продвигает на несколько дюймов вперед, постепенно подталкивает к краю причала.

Фургон нырнул, передние колеса ухнули вниз, задние заскрежетали по каменным плитам.

Опять интерьер. Ивен Прис с выпученными глазами вопит: «Нет!.. Не надо! Чего тебе? Скажи, чего хочешь! Пожалуйста!.. Говори, сволочуга!» Тут он сильно качнулся вперед, повис на ремне, разинул рот в долгом безмолвном крике, будто от страха не мог найти слов.

Снова панорама снаружи. Автопогрузчик совершил последний толчок, зад фургона перевалился за край причала и мгновенно скрылся из виду.

Другой ракурс. Фургон плывет, покачиваясь на волнах, неподалеку от набережной. Нос явно перевешивает, машина тонет медленно, но неуклонно, пуская пузыри.

Опять интерьер. Физиономия Приса превращается в маску смертного страха. Он старается оторвать руки, лихорадочно раскачиваясь взад-вперед, насколько позволяет ремень, выворачивая локти и плечи, рот кривится в ужасе. «Пожалуйста… пожалуйста… помогите… помогите же кто-нибудь!..»

На дальнем плане, снятом снаружи, фургон отплывает от берега. Видно, как Прис пытается вылезти в открытое окно, извиваясь, как «человек-змея» в цирке, пока передняя часть погружается, корпус наклоняется под углом в сорок пять градусов, вода плещет в окно.

Опять интерьер. Слышен глухой рокот. Внутрь хлещет темная вода с белой пузырящейся пеной. Уровень ее быстро повышается, заливая трепещущую грудь Приса, который рвется туда-сюда, отчаянно, яростно, тихо подвывая: «Нет… нет… нет…»

Вода дошла до шеи, до серьги в ухе, до нижней губы. Попадает в рот, он отплевывается, рот уходит под воду. Прис запрокидывает голову, высунув подбородок, и жалобно плачет.

«Кто-нибудь… помогите…»

Вода безжалостно поднимается, поглощает вытянутую шею, вновь доходит до подбородка. Голова мотается из стороны в сторону.

Зуб хлебнул кофе, закурил новую сигарету, бесстрастно просматривая запись, слушая дыхание тонущего человека, лихорадочно хватающего воздух, словно можно надышаться перед смертью.

Вода дошла до крыши. Голова дергается, глаза еще широко открыты. Изображение расплывается. Изо рта струями вырываются пузырьки. Судороги замедляются, прекращаются, голова просто болтается под действием течения.

Последние кадры вновь сняты снаружи. Виден только зад фургона с открытыми дверцами, исчезающий в чернильной бурлящей воде. Еще пузыри, и волны смыкаются, как занавес.

Зал брайтонского морга, где производятся вскрытия, недавно расширен вдвое. Одновременно сменены холодильники на более широкие камеры нового поколения в связи с тем, что современные граждане страдают ожирением.

В прежнем зале Роя Грейса мучила клаустрофобия, особенно когда туда набивалась масса народу, обязанного присутствовать при вскрытии. Теперь хотя бы стало просторней. Впрочем, среди кафельных стен в холодном резком свете его все равно пробирает дрожь.

Когда он учился в полицейском колледже, один инструктор любил зачитывать моральный кодекс сотрудника убойного отдела ФБР, составленный его первым директором Дж. Эдгаром Гувером. «Для полицейского нет выше чести и более почетного долга, чем расследование смерти человека».

Рой всегда помнит эти слова и сопряженный с ними груз ответственности. Но, ощущая этот груз, он одновременно испытывает в этом зале и другие чувства — неизменную скорбь о потерянной жизни, даже если это жизнь такого подонка, как Прис. Кто знает, каким бы он стал при других обстоятельствах, если бы начало его жизни не было таким безнадежным?