Земля чужих созвездий - Артур Василевский

– Ну, мир-то на самом деле высший, – втиснул свое Симпкинс.

Слейтон перевел на него взгляд:

– А вот это не такой простой вопрос, мистер Симпкинс, – сказал он.

Но дискуссии не дали развернуться, а Слейтона попросили продолжить. Он продолжил.

Итак, пиротехнический огонь произвел неописуемый эффект. Из пяти сподобившихся увидеть трое пали ниц, выронив оружие, а двое в ужасе бросились наутек. Один из них впоследствии так и не нашелся. Пропал без вести. Куда его унесло сдуру?.. Неведомо. Теперь о нем уж никто и не помнит толком, кроме Слейтона – горизонт памяти у большинства аборигенов примерно полгода; что было раньше, помнится как в поздних сумерках… Ну да ладно!

Прибыв в стойбище и трезво оценив обстановку, Слейтон немедля занялся политикой, то есть с чванливо-неприступным видом жестами, междометиями – как сумел, так и объяснил – велел собирать сухостой, хворост и тому подобное. Поняли, черти, приволокли!

Тогда он, горячо молясь, чтобы все получилось, вынул спички, чиркнул… маленький огонек вызвал смесь ужаса и восторга, кто-то особо слабонервный опять же побежал в лес. А Слейтон, не ослабляя накала молитв, поднес крохотное трепетное пламя к пучку соломинок…

Пламя жадно охватило стебли, побежало ввысь, пожирая хворост – ахнуть никто не успел, как оно вымахнуло чуть ли не в рост человека.

Слейтон торжественно воздел руки, потряс ими, как бы приветствуя дружественные ему могучие силы, и если кого-то из местных скептиков и точил червь сомнения по поводу происхождения пришельца, то в этот миг он позорно уполз куда-то в дальнюю нору. К людям прибыл величайший маг, почти дух, дабы принести им величайшие знания!..

– Удалось, выходит, сделать карьеру, – съязвил Симпкинс.

– Ну, не впервые, – в тон ему откликнулся Слейтон.

Тут на него насел Бродманн: не здесь ли оказалась и предыдущая немецкая экспедиция, та самая, исчезнувшая?.. «Президент» потребовал более подробных сведений, слушал, многозначительно прищурясь, и наконец сказал, слегка растягивая слова:

– Н-ну, та самая, не та самая… Нет! Это надо все по порядку рассказать.

* * *

Постепенно, день за днем Слейтон вжился в роль вождя. Устроил «вечный огонь», научил новых подданных английским словам, в том числе приучил называть его президентом… да и сам, надо признать, набрался здешнего ума-разума – человек он любознательный, прекрасно адаптируемый, впитывающий новое как губка.

– Это к вопросу о том, какой мир высший, какой низший, – обратился он к Симпкинсу. – Я вот тоже поначалу думал: ну дикари, ну уроды! А потом…

Между прочим, вместе с вечным пламенем Слейтон ввел обычай варить, жарить и запекать на костре мясо – до него огонь и кухня в жизни племени существовали параллельно, не пересекаясь. Когда маг-предводитель впервые увидел, как эти обормоты жрут добычу сырой, ему чуть не стало дурно, кое-как с собой справился. Ну, показал, как надо жарить и варить, – изумлению и восхищению подданных не было предела, а президентский авторитет вырос до заоблачных высот. Пережил первую зиму: с вечным огнем и жареным мясом это оказалось довольно терпимо, хотя Слейтон ощущал, как страшно не хватает ему зелени, овощей, живых витаминов… И с приходом весны он постарался изучить как можно больше кулинарно-полезного: здешние ягоды, травы, плоды и все такое прочее, не стесняясь спрашивать у туземцев.

При этих словах лицо Симпкинса выразило нечто сложно-ироническое, однако Слейтон, спокойно усмехнувшись, парировал:

– Нет, я совсем о другом.

Это к вопросу о том, в чем этот мир выше нашего – конечно, умный Слейтон не стал бы говорить о таких пустяках. Он хорошо помнил концепцию мироустройства по Мартынову, да и сам соображать умел. Он наблюдал некоторые отличия этого мира от нашего: необычайно яркое небо днем, иную россыпь звезд по ночам… да и не только это, разумеется. И стало быть – развивалась мысль дальше – все эти отличия суть показатели того, что чем-то отличаются от наших и здешние основные константы, физические и физиологические: гравитационная постоянная, постоянные Кулона, Планка… Ну, а раз так, то несколько иначе протекают в организмах процессы пищеварения, кровообращения, иные нервно-мышечные реакции, несколько иная работа мозга…

Реджинальд сразу угадал ход мысли Слейтона – да тут и не надо было быть семи пядей во лбу. Местные, столь не похожие на голливудских звезд люди не блистают и интеллектом. Но они обладают живой, богатой фантазией и совершенно чудовищным, сверхъестественным чутьем. Всякую живность, что дружескую, что вражескую, они угадывают за несколько миль. Хотя бы тех же динозавров. Другое дело, что не всегда эта интуиция приводит к правильным выводам – неуклюжий тупой рассудок способен загубить самое сверхтонкое предчувствие; но это действительно уже другое дело…

– Этого не должно быть, – надувшись, вдруг изрек Шеффлер.

– То есть?

Так же сумрачно Шеффлер поведал, что не могут сосуществовать неандертальцы и динозавры: это обитатели разных исторических эпох.

– Надо же, – язвительно заметил «президент». – Вот только они об этом не знают! Знали бы – разбежались в стороны, чтобы не нарушать стройность ваших теорий…

Бродманн непочтительно оборвал магистра – дескать, нечего засорять беседу словесным хламом; но Слейтон серьезно сказал, что он, хоть и не палеонтолог, тоже, конечно, задумался над этим – и пришел к выводу, что здесь и биосферная хронология иная, и удивляться этому нечего. Это не смешение эпох, это такая эпоха.

Благодаря феноменальному предчувствию охотники за черт знает сколько поколений приучили местную живность не забредать на территорию племени. Зверье ухитрилось выучить человеческие границы и старалось не нарушать их – воистину так! Ну, разумеется, и среди животных есть и умные, и идиоты – последние по дури заходили и, если вовремя не успевали удрать, умнея на бегу, становились завтраками, обедами и ужинами людей – теперь необычайно вкусными, спасибо магу-президенту.

Вот почему ти-рексы и не осмелились тогда преследовать Мартынова и Слейтона – ледяная река и была одной из границ. Мудрые экземпляры попались: и тут фортуна улыбнулась профессиональному авантюристу…

Но все же и это не самое любопытное в данном мире.

Через не очень продолжительное время президент освоил язык сограждан – лексически и синтаксически страшно убогий, но язык, худо-бедно выполняющий свои функции. В обратную очередь, он постарался вбить в их дремучее сознание как можно больше необходимых слов: они если и доросли до предложений, то до самых коротких и примитивных, общаясь по преимуществу отдельными словами… В общем, вождь и подданные научились понимать друг друга, и Слейтона поразило, какие необъяснимо яркие сны видят эти дикие люди, при том что рассказать о них они толком не умели. Зато он умел понять их.

* * *

Ученые слушали рассказ вождя с огромным интересом. Всегда невозмутимый Йенсен вдруг разразился речью – для него это, видимо, была крайняя степень волнения.