Гром и молния - Олег Языков

Командир полка бьет еще одного «Юнкерса» и ставит истребитель на крыло, уходя от атаки «месса». Его ведомый Петя Семененко длинной очередью отгоняет фашиста. Холодно, а щеки горят как от жары. Нервное напряжение не отпускает. Под крылом – стального цвета море, белые барашки волн, белые «усы» от кораблей и полого стелющиеся дымы из труб… Зенитки пятнают небо черными клубами разрывов.

Радио хрипит: «Собраться… Еще заход!»

Да-а… Не хотел бы я воевать над морем. Страшновато… Особенно если вспомнить, что в этой водичке человек живет от четырех до двадцати минут максимум. А потом – смерть. Сердце остановится. Так, наверное, остановилось сердце и у Бориса Сафонова. Он пропал – не вернулся из боя – и все. Никаких следов…

И еще одно «кино»… Парень провел очень удачный бой на «И-16». Мне очень нравился этот истребитель в игре. Он верткий, маневренный, две пушки «ШВАК» и два пулемета дают приличную мощь огня. Но здесь, в «реале», я на нем не летал. Сразу получил «Яка». Вот и посмотрю сейчас…

Лето сорок второго. Пара «И-16» барражирует над линией фронта. Жарко, солнце греет кожу шлема. Давит сильный (кабина-то открыта) рев мотора «ишачка». Пилот летит за своим ведущим. Вдруг он качает крыльями и уходит влево. Чуть выше в небе уже заметны три точки. Интересно, кто это?

«Рама»! «Фокке-Вульф-189»! Противный самолет – пусть и скорость небольшая, где-то до 340 километров, но очень маневренный. Сложная цель. И прикрывают его «мессера». Пехотинцы ненавидят этот самолет. Он выполняет функции корректировщика артиллерийского огня и наводит бомбардировщики на цель. Как появился в воздухе – жди налета. А уж как радуется пехота, когда ненавистную «раму» удается сбить! Летчик, сбивший «раму», как правило, сразу может рассчитывать на орден… Ведущий принял решение атаковать. «Мой» летчик следует за ним. Сейчас сцепимся…

«Мессера» нас заметили и нацелились отбить. Делаем восьмерку, проскакиваем на встречных и заходим на «раму». «Мессера», набрав на пикировании скорость, просвистели далеко вниз и только становятся в разворот.

Интересная форма… «Яйцо» кабины, две балки, идущие от моторов, и два киля, связанные хвостовым оперением. Потому-то и «рама». Разведчик делает резкий вираж и валится вниз. Стрелок начинает огрызаться из спаренных пулеметов. Нет, шалишь! От «ишачка» тебе уйти будет трудно!

Ведущий заваливается в невообразимой крутизны вираж, иду за ним. Давит перегрузка. «Рама», поняв, что пахнет жареным, крутится, как вошь на гребешке.

Ведущий бьет из пушки и пулеметов. Вижу, как разрывы снарядов пятнают левое крыло и киль «рамы». Немецкий разведчик вздрагивает, за ним тянется дым. На секунду он попадает в прицел «моему» пилоту – огонь! Пушечная очередь снова бьет по левому килю – и… О как! Отбивает киль напрочь! Беспорядочно кувыркаясь, «рама» валится вниз. Удачно – второй очередью «рама» сбита. Пехотинцы, наверное, вопят от восторга! Все же происходит прямо над ними. Пилот покачивает крыльями, хвастаясь! Заслужил…

…чуть-чуть памятник себе не заслужил. По фюзеляжу сыплет горох попаданий. «Ишачок» вздрагивает, но рулей слушается. «Мой» пилот закладывает резкий вираж, ищет ведущего и «мессеров». Я вижу зеленую трассу – ведущий отгоняет от «моего» самолета немецкие истребители. Они уходят на солнце с набором высоты и не возвращаются. Им вслед хлопают зенитки. Правильно – тут и сбить могут, а охранять им уже некого. Подходит истребитель ведущего – он вопросительно вздергивает голову, мол, ты как? «Мой» пилот успокаивающе машет рукой: «Порядок, пошли домой!» Ведущий грозит ему кулаком: «Прозевал атаку!», но я вижу – улыбается… Сзади, на земле, разгорается костер от сбитой «рамы», в воздухе все еще висят два парашюта. Да-а, интересный был бой!

* * *

Я в последний раз просматривал рапорты, перед тем как убрать их в планшет, когда в коридоре раздался шум, разговоры и смех. Дверь распахнулась, и зашла вся моя «концертная бригада».

– Виктог, ты как? А мы уже всё! Поехави? Купаться, а?

– Конечно, поедем! Спасибо вам, товарищ полковник, за помощь, – поблагодарил я начальника военного госпиталя. – Теперь – живем!

Действительно – три летчика, плюс командир, а он у меня есть, – это полноценное звено получается! И ребята вроде ничего: Коптеев, Криулин и… Кулагин.

Вот черт! Они у меня все на букву «К» получаются! Интересно… Слушай! А поставлю я к ним командиром Сашку Кузьмичева! Вот будет звено – «Четыре «К». Или так – «4К».

«ЧеКа» получается. Вот и хорошо! Пусть с революционной беспощадностью карают фашистскую гадину. Я, довольный сделанной работой, глубоко вздохнул.

– Ребята! На выход! – Толпа потянулась во двор. – А вас, товарищ капитан, я попрошу остаться… – обратил я смеющиеся глаза на местного контрразведчика. Ну не мог я удержаться от этой фразы! Не мог! – Слушай, капитан… А не надоело тебе ошиваться в госпитале? Эмблемы на погонах сменить не хочешь, а? Давай поговорим…

Громко орущий от восторга подполковник Симонов в длинноватых для того, чтобы называться плавками, красных трусах пронесся по берегу и, подобно бегемоту, прыгнувшему в воду с трамплина, рухнул в реку. Москва-река возмущенно качнулась в своих берегах. Вопль захлебнулся счастливым бульканьем и фырчанием.

– Купание красного коня. Петров-Водкин. Конь – это Константин, а где же водка? – довольным, расслабленным голосом проговорил я.

Хлопочущий у расстеленной под деревом скатерти Базиль поднял сумку и с улыбкой звякнул бутылочным стеклом.

– Водка есть – празднику быть! – мудро заметил я и гаркнул: – Всем купаться!

Из-за машины вышла Серова в закрытом темно-синем купальнике. Тоже, скажу я вам, не бикини… Но – красиво! Всё – и форма, и содержание.

С трудом отведя глаза от красивого женского тела, я хлопнул резинкой своих «семейников» и нырнул с разбега. Трусы едва не снесло водой. Хорош бы я был! С голой-то задницей! Растыка…

Вынырнув в очередной раз, я услышал: «Эй! Водоплавающие! Все к столу!» Мы полезли на берег. Базиль, не желая скакать перед предметом обожания без порток, был полностью обмундирован и готов к строевому смотру. Купаться он, естественно, не полез.

Валентина кинула нам с Симоновым большую простыню и снова скрылась за машиной. Вытирая голову, я продолжал говорить…

– …так вот, Костя! Ничего ты не однобокий литератор. Армия – это огромный пласт не только армейской, но и народной жизни, это непаханое поле для советской литературы! И очень хорошо, что у нее, у этой литературы… – я попрыгал на одной ноге, пытаясь выгнать из уха воду, – есть… ух, все кажется… есть такой писатель, как Константин, сам понимаешь, Симонов! Ты еще напишешь свою главную книгу, Костя! Да такую, что все обзавидуются! Как Толстой – «Война и мир»… а у тебя будет… бр-р-р! Хорошо!..а у тебя будут – «Живые и мертвые», скажем. Кино по ней будут снимать, в школах изучать будут!

Я пристально и серьезно посмотрел на Симонова. Посмотрел, чтобы он крепко-накрепко запомнил мои слова.