Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем - Валерий Легасов

А. Сахаров. – Я думаю, что это абсолютный факт. После выброса, по-моему, 5 мая, возникло радиоактивное облако, которое пошло на Москву, и была применена авиация, выкинувшая соответствующие химикаты. Было ли это целенаправленное действие, или осаждение облака в Белоруссии – случайность?.. Во время американской катастрофы 1979 года многие газеты непрерывно печатали радиационные карты, хотя цифры радиации были очень скромные. У нас же я не видел ни одной карты, опубликованной в печати»[64].

Такой «факт» нигде и никем не зафиксирован – это очередной панический слух. Но конец цитаты из Сахарова показывает причины этого слуха: власти сделали все, чтобы им не верили.

Зато националисты из всех трех республик, затронутых аварией, использовали ее в своих интересах. В Белоруссии активисты Белорусского национального фронта начали активно обвинять Москву в радиационном заражении больших территорий республики; правда, эти обвинения посыпались не ранее 1988 г. С.С. Шушкевич, первый лидер независимой Беларуси, несколько раз повторил в своих воспоминаниях, что в Чернобыле имел место именно ядерный взрыв[65], прекрасно понимая – как человек с техническим образованием и научной степенью, – что взрыв реактора и ядерный взрыв – это совершенно разные вещи! Подобные манипуляции стали обычным делом в прессе в 1990 г. и впоследствии. Звучали лозунги: «Чернобыль – целенаправленный геноцид белорусского народа», а судьба переселенцев из зараженных зон, панические настроения среди которых пресса только подогревала, стала предметом идеологических спекуляций[66]. В центральной прессе медиков обвиняли в том, что нормы содержания радионуклидов они «берут с потолка», что «нигде на земном шаре не существует “допустимых” доз радиации (что очевидная ерунда. – С.С.). Даже самые небольшие сверхфоновые дозы – уже опасность, уже беда», и, например, Гомельский облисполком без каких-либо научных обоснований просто снизил их в 3–5 раз[67]. Попытки ученых и оставшейся в эпоху гласности партийной прессы рационально объяснить происходящее в лучшем случае высмеивались[68].

К.И. Масик, заместитель Председателя Совета министров УССР, член правительственной комиссии СССР по ликвидации последствий Чернобыльской аварии, а в 1992 – уже заместитель премьера независимой Украины, – в 1990 г. резко выступал против всего «мирного атома», заявлял о плохом качестве саркофага (объекта «Укрытие») над 4-м энергоблоком и заявлял о некоем проекте «известной западногерманской фирмы» по «ликвидации» (!) саркофага за 2,3 млрд марок[69]. Он же утверждал, что «прямым виновником катастрофы является союзное ведомство, а не народы пострадавших республик»[70]. И, конечно, центр (Москва) обвинялся в том, что неправильно распределяет средства для помощи пострадавшим районам: сам факт перечисления собранных для помощи Чернобылю средств Минатомэнергопрому (который вместе с другими ведомствами вел работы по ликвидации последствий аварии) подавался как выплата денег «не пострадавшему населению, а виновнику чернобыльской трагедии»[71].

Украинские и белорусские сторонники независимости, которых можно назвать просто националистами, предполагали, что «союзные власти могут и должны произвести такую компенсацию за счет РСФСР. Характерна в этом отношении судьба Армянской АЭС. В свое время требование ее закрытия представлялось как условие выживания армянского этноса. После же распада СССР, когда резко сократились источники поступления электроэнергии, Армению поразил тяжелый энергетический кризис, и теперь уже оказалось, что АЭС не столь уж опасна и ее следует вновь запустить.‹…› Экологические сюжеты становились почвой для искусственного нагнетания “национального вопроса” и настроений этноцентризма. ‹…› Любая экологическая проблема за пределами РСФСР становилась “этнической” – поскольку страдающей стороной оказывались соответствующие республики, а они, как это часто говорили в то время, – единственные места обитания и развития данных этносов. Следовательно, такие проблемы интерпретировались прежде всего как этнические, а пренебрежение экологической безопасностью союзными ведомствами – как, по меньшей мере, безразличие к судьбе целых (нерусских) народов»[72].

Так Чернобыльская авария становилась еще одним идеологическим рычагом развала СССР, аргументом в пользу независимости, трактовки экологических и техногенных угроз как угрозы со стороны «центра», Москвы, самому существованию белорусского и украинского народов. Пресса и политики в РСФСР, Белоруссии, на Украине «конкурировали», кто больше пострадал. Причем русские националисты не уступали украинским или белорусским; так, писатель и секретарь Союза писателей РСФСР Василий Белов заявил: «Творцы ублюдочной атомной технологии прекрасно отсиделись во время смертоносной “чернобыльской пурги”, которая и сейчас, через пять лет, не стихла и неизвестно когда стихнет». В числе «скрывающих тайну от народа» антисемит Белов на первом месте, разумеется, назвал академика Израэля[73]. Так националисты легко рисовали образ врага.

При этом на практике, как легко заметить, децентрализация и последующий распад СССР привели к ухудшению процессов по ликвидации последствий аварии. Еще в 1990 г. премьер Н.И. Рыжков во время визита в Брянскую область в связи проблемой обеспечения населения зараженных территорий раздраженно сетовал: «Мое мнение, что Правительство Российской Федерации очень долго “рассаживается на стульях”. ‹…› Вы сидите и занимаетесь прожектами. Я сижу день и ночь и занимаюсь российскими вопросами. ‹…› Начинайте решать вопросы. Мало провозглашать самостоятельность, надо претворять в жизнь на деле. ‹…› Быстро начинайте работать. Одно дело провозглашать лозунги, а другое – практическая работа»[74]. Однако именно с практической работой у новоявленных сторонников независимости дело обстояло плохо, что вскоре со всей трагической очевидностью продемонстрирует социально-экономическая катастрофа постсоветской России.