Священная Римская империя германской нации - Франсис Рапп

Если бы этот расцвет литературы и искусств случился между 1150 и 1250 г., в момент, когда Гогенштауфены сумели придать империи новый блеск, от этой встречи между величием и красотой смогла бы родиться законная гордость. Немцам, живущим в различных провинциях, она внушала чувство единства.

Безусловно, прошлое различие не исчезло совсем, каждая этническая группа сохраняла свои обычаи. Саксонское Зерцало отражало обычаи, присущие этой группе, как она считала, испокон веков и с большой тщательностью собранные Эйке фон Репгау приблизительно в 1200 г. Отметим, однако, что он включил в свое произведение описание императорских институций. Мы ему обязаны первым перечислением князей, которые могут претендовать на право голосования, когда корона свободна. Но он отказывал королю Богемии в избирательном титуле, потому что он не немец. Существенное примечание: этот автор, произведение которого в некоторых отношениях может рассматриваться как выражение партикуляризма, признал, таким образом, решающее значение нации. Немцы открыли, что их местные наречия, даже если иногда и значительно отличаются в разных регионах, представляют достаточно общих черт для того, чтобы создать единую семью. Этот язык, глубокое единство которого восхвалял поэт Вальтер фон дер Фогельвайде, не был слишком богат, чтобы сочинять шедевры; однако его древность достойна уважения; Адам и Ева им уже пользовались, по крайней мере это утверждали близкие неистовой аббатиссы Хильдегарде Бингенской. Кто пользовался языком, на котором разговаривали Божьи творения, тот сохранил что-то от их чистоты. «Я объездил весь мир, — пел Вальтер фон дер Фогельвайде, — но немецкие мужчины и женщины лучшие из всех, кого я встречал». Даже воин, каким был Юлий Цезарь, был чувствителен к исключительным качествам германцев, о чем узнал в середине X столетия летописец Эберсмунстер. Римлянин, победив с помощью германцев галлов, сделал из их руководителей сенаторов, а из их друзей — рыцарей. Не будем удивляться тому, что сказал Барбаросса римлянам, что их время закончилось: теперь вольные рыцари должны были защищать Вечный город. Эта речь сохранилась в «Деяниях» Оттона Фрейзингенского, и, возможно, именно дядя поделился своими идеями с племянником-императором, но все свидетельства совпадают в одном: в Германии в конце XII столетия, утвердилось национальное сознание. В горниле беспокойной истории разногласия, которые в недавнем прошлом разъединяли этносы, потеряли свою остроту, что укрепило единство этого народа. Это единство было основано на убеждении в том, что империя является его миссией и его предназначением.

Империя, которая по определению была всеобъемлющей. А немцы не были единственными, кто осознавал, что они создают нацию. Другие народы также понимали свою идентичность. Они не были расположены к подчинению власти иностранцев. Некоторые считали немцев грубыми, даже глупыми. Французы не были менее суровы и в королевстве Бургундия, большая часть жителей не ощущали себя немцами; скорее наоборот, в 1248 г. граф Шалонский обратился к Жуанвилю за помощью, чтобы победить немецкого пфальцграфа, сеньора Андекса. Все больше и больше становилось «бургундцев», которые были вассалами сеньоров, проживающих в королевстве Франция. В 1235 г. Фридрих II привез в Хагенау епископа из Вивьера, графа Валенцы и графа Прованского, чтобы укрепить связи, которые их привязывали к империи. Но в «триаде», где император должен был доминировать, Бургундия весила меньше, чем Италия.

Немцы были чужими здесь, а тем более к югу от Альп. Там считали, что эти tedeschi были необузданны и властны. Ну и что же? Популярный он, или нет, император не хотел и не мог позволить Италии не подчиняться его власти. Он должен был поддерживать ее прежде всего потому, что без короны лангобардов он не мог считаться достойным преемником Карла Великого и Оттона Великого, а также потому что материальные ресурсы, которыми он был наделен так скупо в Германии, Италия могла ему предоставить в больших количествах. Когда Капетинги терпеливо собирали в сердце своего королевства по частям свои владения, где их судьи и руководители найдут деньги и необходимых людей при власти, в империи, в господствующее призвание которой верила германская нация, в Германии не было средств для выполнения этой задачи. Именно в Италии находились эти сокровища. Накопление богатств было там таким, что оно должно очаровать любого государственного деятеля, желающего пополнить свои достатки. В ломбардской равнине, на холмах Тосканы или на лигурийском берегу как не поразиться количеству городов и могуществом многих среди них? Метрополии, такие как Милан, насчитывали десятки тысяч жителей, возможно, более сотни тысяч; поселения, объединяющие десять или двадцать тысяч человек, не были одинокими. Внутри их укреплений развивались различные виды деятельности: льняные ткани, их качество выдерживало конкуренцию с тканями, изготовленными во Фландрии, миланские оружейные мастера славились везде своими изделиями. Но особенно пользовались большим спросом у людей из-за гор товары, которые торговля доставляла с Востока: пряности и роскошные ткани. Генуэзцы и венецианцы оспаривали монополию на отношения с Константинополем; Венеция развернула четвертый крестовый поход и создала (латинскую) римскую империю, чтобы подчинить себе проливы, но генуэзцы в ожидании дня реванша исследовали берега Черного моря и стремились присоединить свои торговые пути к шелковому пути, ведущему на Дальний Восток. Западная Европа не была покинутой; итальянцы шли навстречу фламандцам во Франции, где ярмарки в Шампани облегчали товарообмен. Эти интенсивные перевозки требовали усовершенствования торгового и финансового мастерства. Итальянские торговцы умели не только зарабатывать деньги, но и размещать и управлять ими. Самые активные города были большими банковскими центрами, и роль Пьяченцы в этом отношении была особенно важной. Это экономическое развитие осуществлялось параллельно с развитием уровня знаний; элементарные знания, что давали школьные учителя, но также математика, прогрессом которой воспользовались бухгалтера, и особенно право, без которого такой сложный и динамичный мир стал бы более жестоким, чем джунгли. Процветание городов не зависело полностью от крепостных стен, оно оживляло села, откуда поступали продукты питания, все увеличивающегося населения и сырья для производителей. Городская элита очень хотела иметь сельские владения, и, вполне естественно, правительству города не нравилось, что контроль над территорией, contado, ускользает.

Епископ, который подчинял когда-то город и территорию своей власти, вынужден был уступить свое место, начиная с X столетия, консулам, которые представляли коммуну. Постепенно развивались учреждения, способные получить лучшую часть богатств, накопленных городом, но также и лучше гарантировать порядок и мир. Этот порядок и этот мир, соперничества между кланами, подвергали их опасности. В большинстве крупных городов, желание лишить соперничающие партии реальной власти и покончить с их ссорами привело к установлению подесты. Избранный на определенный срок иностранец в городе, подеста, обязан был им руководить. Генуя приняла это решение в 1191 г., Флоренция — в 1207 г., Милан — в 1214 г. Он укреплял все структурные органы власти в одно целое, чего не могли осуществить в то время княжества; действительно, эти города имели такой же аппетит к завоеваниям, какой испытывали государства. Они старались доминировать над своими соседями. Если гражданская война была пресечена, то вне городов военные действия были частыми. Между мелкими империалистами соревнования были жестокими, прилагались большие усилия по поиску могущественных союзников. Император представлял одного из них. Мы видели, что он мог опираться на гибеллиновые города, но наряду с гибеллиновым сообществом возвышается всегда по крайней мере гвельфовое сообщество. Туда, куда приходил император, должен был также направляться и папа.