День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия - Николас Томас Райт

легко укладываются в цельную и даже правдоподобную картину. Вот как, вероятно, Иисус понимал свое призвание уже, быть может, с момента крещения у Иоанна, когда с неба прозвучали слова («Вот Сын Мой возлюбленный, он Мне угоден», Мф 3:17), в которых царственное призвание Псалма 2:7 («Ты Мой сын, Я сегодня родил тебя») соединялось с призванием «Раба» из Исаии 42:1 («Вот раб Мой – Я с ним, это избранник Мой – тот, кто угоден Мне!»). Даже если считать, что тут евангелисты использовали позднейшие идеи, все равно придется объяснять, почему первые христиане начали думать именно так, если Иисус не давал к тому никакого повода своими словами и делами.

За всем этим стоит одна заметная особенность портрета Иисуса, каким его представили евангелисты, о которой забывают, когда размышляют о смысле креста. Встречаясь с разными людьми, путешествуя из селения в селение, Иисус остается верен себе: куда бы он ни пришел, он празднует наступление Царства Божьего, так что часто садится за стол с такими людьми, с которыми мало кто хочет оказаться рядом из-за их дурной нравственной репутации. Куда бы он ни пришел, Иисус исцеляет людей от болезней всякого рода, в том числе от той порчи, которую связывали с присутствием темных сил зла. (Как бы мы ни пытались это понять, Иисус, несомненно, был успешным экзорцистом, если только мы не скажем, что он сам состоял в сговоре с темными силами [см., например, Мф 12:24], – такого обвинения сами по себе первые христиане явно не смогли бы придумать.) И куда бы он ни приходил, Иисус возвещал прощение грехов, а мы уже знаем, что это выражение означает две вещи: то, что может получить отдельный человек в Храме, и краткое указание на более широкое благословение возобновленного завета, возвращения из изгнания и тому подобного.

Во всех этих ситуациях и во многих других Иисус – и это удивительно цельный образ, несмотря на то, что он представлен четырьмя весьма несхожими авторами, – выглядит человеком могущественного сострадания или, как мы могли бы сказать, он обладает властью сочувствия. Слово «любовь» слишком часто употребляется в современном языке, так что оно легко порождает сентиментализм, нередко связанный с благочестивым образом Иисуса. Но когда мы читаем сложную главу, в которой Иисус умело обходит предназначенную для него политическую ловушку, упрекает учеников, которые отгоняют от него детей, и снова упрекает их, когда те спорят о своем социальном статусе, снова зовет к себе детей, обнимает и благословляет их, а затем разговаривает c искренним, но потерявшимся искателем, которого он, поглядев на него, полюбил (Мк 10:16, 21), мы видим совершенно убедительный портрет Иисуса.

Когда, упрекнув своих амбициозных учеников, Иисус говорит: «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему послужили, но чтобы послужить и дать душу Свою как выкуп за многих», – в этих словах звучит тот же смысл, что и в повествовании в целом, как в 10-й главе Марка, так и во всех Евангелиях. Это не просто богословский принцип, наложенный на исторические события, которые могут его подтвердить или нет. Это был ключ ко всему, что Иисус делал и говорил, кем он был. Когда, в начале длинного отрывка, ведущего к смерти Иисуса, евангелист Иоанн говорит, что теперь Иисус, который всегда любил своих людей, «до конца возлюбил их» (13:1), Иоанн подводит итоги одной из своих важнейших тем. Но ни один читатель Евангелий не подумает, что Иоанн слишком резко выделяется, что этот портрет Иисуса противоречит тому, какой нам дали другие евангелисты. Он имеет смысл. Он звучит правдоподобно. Мы сопоставляем эти слова с лихорадочно меняющимися сценами, которые ведут нас из горницы Тайной Вечери в Гефсиманский сад, оттуда в дом первосвященника, на суд к Пилату и на жуткий холм под названием Голгофа, и вместе с Павлом можем воскликнуть: «Сын Божий возлюбил меня и отдал Себя за меня» (Гал 2:20), – или сказать вместе с Иоанном: «Иисус, возлюбив Своих, находящихся в мире, ныне до конца возлюбил их» (13:1).

Именно это мы видим в Иисусе. Он провозглашал наступление Царства Божьего и на земле, как на небе. Ярким символом этого была еврейская Пасха, так что Иисус выбрал Песах, чтобы заявить через символы и слова, что Бог Израилев теперь наконец избавляет свой народ от темных сил, угнетавших его, – от тех сил, в отношении которых вооруженные оккупанты были просто видимым знаком. «Кровь завета», как в Исходе 24:8, похоже, отражала новое понимание крови пасхального агнца, и это соответствовало заявлению Иисуса об установлении нового завета, о котором говорится у Иеремии 31:31. Однако эта новая Пасха должна была стать победой над силами зла (несмотря на то, что это была победа через смерть Иисуса от рук оккупационных властей, что не похоже на символ великой победы!) по той причине, что то же самое событие, смерть Иисуса, должно было стать началом заключения нового завета в духе Иеремии, такого завета, благодаря которому будут прощены грехи и потому, разумеется, наконец-то закончится изгнание.

Обновление завета объясняется принципом представительного замещения, тем, что «Раб», израильтянин из израильтян, берет на себя судьбу народа, всего мира, «многих». И этот принцип просто сводится к верной любви, которую человек по имени Иисус снова и снова проявлял, когда прикасался к прокаженному, или к нечистой женщине, или к мертвому телу на носилках. И когда у того же Иоанна Иисус говорит: «Больше той любви никто не имеет, как кто душу свою положит за друзей своих» (15:13), – это не кажется чем-то радикально новым, это просто краткое описание того, каким Иисус был все время. Теории искупления не нужно накладывать как нечто внешнее на абстрактную историю Иисуса, как часто пытались делать. Они вырастают из тех историй жизни Иисуса, которые у нас уже есть. Поразительно, как мало создатели «богословия искупления» обращались к четырем евангелистам.

Лишь позже, оглядываясь назад, первые последователи Иисуса поняли, что именно происходило в ту последнюю волнующую неделю, что означали Тайная Вечеря и крест. В частности, только задним числом они осознали, что главным элементом Пасхи, главным фактом Царства, которое возвещал Исаия («Воцарился Бог твой», 52:7), было славное личное присутствие Бога Израилева и что они, сами того не понимая, были тому свидетелями. Иоанн говорит о том прямо (слава Божья открылась через дела Иисуса, а особым образом на кресте), но и трое других евангелистов также по-своему это показывают, как то, разумеется, делает и Павел. И именно этот элемент связывает все концы воедино и придает всему событию тот уникальный смысл, которое оно в конечном