Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

мышц. Сочная кислая мякоть помидора разжижает кровь, а также делает волосы тонкими и ломкими. Если от частого употребления картофеля кожа становится старой и бледной, то от помидоров она делается темной, несвежей и натянутой».

Вот от чего берёг Бендер заклятого врага, да.

Извините, если кого обидел.

08 декабря 2005

История про бухло № 902

Читая мемуары Александра Зиновьева, я наткнулся на удивительную историю: «От внимания человечества ускользнуло одно из важнейших новаторств хрущевского периода. Это новаторство было очень локальным, не получило широкого распространения и вскоре было задушено консерваторами того периода. Заключалось оно в том, что небольшие порции водки (50 и 100 грамм) стали помещать в закрытые стаканчики, спрессованные из закуски. Это было чрезвычайно удобно для пьяниц. Покупаешь такой «комбайн» (мы их так называли), прокусываешь дырочку, высасываешь водку и стаканчиком закусываешь! Думаю, что, если бы это новаторство вошло в жизнь, оно стало бы одной из самых выдающихся вех в истории коммунизма. Но увы! «Аппарат» оказался сильнее реформатора Хрущева».

Не знает ли кто, что это были за стаканчики, что не размокали от водки, оставаясь съедобными? Нет, я понимаю, что советский критерий съедобности размыт — особенно в отношении закуски.

Но всё же — что это было?

Извините, если кого обидел.

09 декабря 2005

История про Александра Зиновьева

Читал Зиновьева в некотором недоумении — потому как нет хуже позиции для публичного человека, чем публичные обличения в духе известной пьесы — «Весь мир создан совершенно не на мой вкус. Береза — тупица, дуб — осел. Речка — идиотка. Облака — кретины. Люди — мошенники. Все! Даже грудные младенцы только об одном мечтают, как бы пожрать да поспать. Да ну его»!

И вот когда Зиновьев ворчит: «Суть моей «зиновьйоги» замечали лишь в моём непосредственном окружении. То, что я сделал в логике и философии, знали и понимали лишь немногие из моих учеников, Мои социологические идеи вообще не были зафиксированы в виде книг и статей». А «Западные логики поступили в отношении моих логических исследованиях в удивительном согласии с тем, как это требовалось советским властям и их помощникам — моим бывшим коллегам». По страницам рыскают «Бывший друг такой-то» и «Бывший друг такой-то», «бывший друг» становится чем-то вроде звания «заслуженный артист».

И за мной по следу идёт ужасный сумасшедший с бритвой Оккама в руке. Может, Зиновьев просто сварливый человек, мания величия в совокупности с манией преследования? И вот его, как сосредоточенного маньяка, волочёт по жизни внутреннее безумие?

Вроде упомянутой злобы и историй типа "С Ю. Орловым я встретился лишь один раз. Он позвонил мне и предложил сделать какой-нибудь доклад на его научном семинаре у него дома. Я изложил моё доказательство недоказуемости великой теоремы Ферма. Боюсь, что моё доказательство осталось непонятым».

Сейчас я не поленился, и перелистал книгу «Зияющие высоты» — тридцать три листа убористого текста, совершенно, на мой взгляд, чудовищные стихи, всё ужасно.

Я и тогда не усмотрел особой силы в "Зияющих высотах". Несмотря на сладость запретного плода, а она в момент чтения присутствовала, я не числю этот текст по разряду литературы. Собственно, у него нет признаков литературности. Это политический памфлет, довольно неловкий и скучный. В России, с её образцом Салтыкова-Щедрина ужасно нежизнеспособный.

Мне стали говорить, что хорош его однообразный стиль, всегда педалирующий одни и те же интонации, сотня примеров для одной мысли, текст, все время возвращающийся к описанию одного и того же ощущения. Я нашёл пару примеров этого: "В чем основа основ человеческого бытия? Увы, ответ банален. Он был ясен с самого начала и зачем нужно было прожить целую жизнь, чтобы убедиться в этом? Не знаю. Знаю одно: основу подлинно человеческого бытия составляет правда. Правда о себе. Правда о других. Беспощадная правда. Борьба за нее и против нее — самая глубинная и ожесточенная борьба в обществе. И уровень развития общества с точки зрения человечности будет отныне определяться степенью правдивости, допускаемой обществом. Это самый начальный и примитивный отсчет. Когда люди преодолеют некоторый минимум правдивости, они выдвинут другие критерии. А начинается все с этого".

Мне, правда, всегда хочется процитировать в таких случаях другое — речь профессора из известной пьесы: "Хигинс. Пикеринг, да этот парень — прирожденный оратор! Обратите внимание на инстинктивную ритмичность его фразы: "Я готов вам объяснить, пытаюсь вам объяснить, должен вам объяснить". Сентиментальная риторика. Вот что значит примесь уэльской крови. Попрошайничество и жульничество".

Важно понять, где кончается ностальгия, кончается функция времени, и начинается любовь к собственно тексту. Надо спокойно, без снобизма, понять — отчего всё это нравилось и кому-то нравится сейчас? Ведь только заходит разговор на уровне "а что конкретно сделал Зиновьев", то всё ускользает из пальцев. Степень влияния текстов Зиновьева на общество непонятна, а в мемуарах, где, казалось бы, надо развернуться, напомнить о своих заслугах, философские дискуссии совершенно не освещены.

Такое впечатление, что главное достоинство этих философских споров в том, что они были.

Есть проблема одновременного зачёта по разным дисциплинам, как это случалось с авторской песней — "лучший бард среди физиков, лучший физик среди бардов, в итоге — не очень хороший певец, посредственный поэт, проблемный исполнитель… Да и с физикой как-то неважно". Но самопрезентация, стремительные отсылки к разнородным заслугам путают зрителя. И вот Зиновьев, позиционирующий себя как писатель, пишет какие-то ужасные безвкусные вещи. Если он пишет: "То, как в России обошлись со мною, есть характерный пример тому, насколько низко пал мой народ" — то это больше, чем преступление. Это потеря вкуса.

Впрочем, у Зиновьева есть два места, которые примиряют меня с его личностью. Первая из них вот какая: «Дочь родилась больная — с дефектом ноги и позвоночника. На меня обрушилось горе. Болезнь дочери сыграла в моей жизни роль очень значительную. Вылечить её во что бы то ни стало превратилось, наряду с научными интересами на работе, на много лет в одну из главных жизненных целей. Я должен был проводить с дочерью все свободное от работы время, выходные дни, отпуска. Я разработал для нее свою систему лечения. Научил ее плавать, скрыв от тренеров её болезнь. Уже в десять лет она принимала участие в серьезных спортивных соревнованиях и занимала призовые места. Дома я сделал для нее ящик с песком, в котором она «ходила» каждый День по нескольку раз, в общей сложности до часа. Несколько раз ездил с ней дикарем