Тайный сыск царя Гороха - Андрей Олегович Белянин

заглянул прямо в жерло пушки и рассмеялся. — Не догонишь, не поймаешь, меня Никита-участковый убережёт, я за него Богу молиться буду, а не за тебя, дурачка…

— Цыц! — Лицо боярина пошло красными пятнами, но он взял себя в руки. — На вот тебе копеечку, купи орехов-пряников!

Гришечка ловко поймал брошенную монетку и тут же выронил её, дуя себе на пальцы:

— Больно-о! Жжётся-а! Плохой человек копеечку дал, ему её черти на огне раскалили. Больно сделал Гришечке, ай больно-о…

— Да что ж мы стоим, православные? — во весь голос возопила тётка Матрёна. — Юродивого обидели-и-и!!!

Это была первая недостающая искра. Народ опомнился, сдвинул брови, засучил рукава и пошёл в кулаки. Вторая искра упала с фитиля, и точнёхонько на пороховое отверстие. Мортира рявкнула, и чугунное ядро, перелетев через наши ворота, едва не разнесло угол конюшни. После секундного замешательства спасти боярскую думу уже не смог бы никто…

— За Гришечку! За тётку Матрёну! За отделение милицейское живота не пожалеем! Навались, народ, накипело-о!

Огромная толпа со всех сторон захлестнула боярские дружины, и уже кто, почему, за кого и зачем, понять было невозможно. Люди отводили душу от всей широты русской души! Если, конечно, так можно выразиться. Поскольку участвовали в этом безобразии и армяне, и немцы, и азиатские торговцы, и все, кто успел добежать, а там уж…

— Никитушка, чё вы там застряли-то? Ехать пора, — поймала нас бабка в тот момент, когда мы оба, не сговариваясь, полезли через ворота поучаствовать по мере сил. — Не-не, сотруднички, вам туды нельзя. У вас другая служебная задача. Поехали, поехали, покуда все заняты…

Мы с превеликой печалью, выражаясь высокопарным литературным слогом, покинули трибуны. Вмешиваться и разнимать кого-то там было просто нереально. Все на нервах, всем надо выпустить пар, вот вернём сотню Еремеева, тогда и будем разбираться.

Баба-яга, одетая в тёплую походную кофту поверх сарафана и невысокие женские сапожки, подгоняя клюкой, затолкала нас с Митькой в избушку, нетерпеливо царапающую землю куриными лапами на заднем дворе.

Думаю, сама идея создания этого гибрида архитектуры и животного могла бы свести с ума любого серьёзного учёного. Изба была настоящей, деревенской, маленькой, однокомнатной, с печкой, столом и лавками, сверху крыта соломой, на крыше конёк изящной резьбы по липе или берёзе. Ноги у неё тоже настоящие, куриные, крепкие, без целлюлита, покрытые мозолистой жёлтой кожей с чешуйками. Яиц изба не несла, но бегала со скоростью ополоумевшей хохлатки от лисы, быстро, вёртко и хрен поймаешь.

— Все на месте? — пересчитала нас по головам Баба-яга, втягивая за нами приставную лесенку. — Вроде все. Держись крепче, Никитушка! Митенька, от окошка отойди — не вылетишь, так закупоришь. Всё. Пошла, что ль, старая?!

Повинуясь то ли её словам, то ли мысленному приказу, избушка вздрогнула, скрипнула всеми брёвнами и двинула прямиком через двор, на главную улицу. Ступу, как я потом отметил, мы успешно забыли. Но, может, и к лучшему, она тяжеленная, как рояль…

А избушка, легко перемахнув ворота, сбила с ног едва ли не половину думцев, на миг задержалась, словно бы любуясь произведённым эффектом, а потом бодренько потрусила в сторону Базарной площади.

Люди орали, свистели, улюлюкали вслед, но в погоню никто не кинулся. Боярской гвардии точно было не до того, а простой народ только радовался нашему спасению. До крепостных стен тоже добежали довольно быстро, главные ворота города стояли нараспашку под охраной десятка скучающих стрельцов. Так те нам ещё и честь отдали…

— Эх, пошла опергруппа на выезд! Вот жизнь у людей! А нам за ними тока пыль глотать…

Так что за город мы выбрались практически без проблем. Я говорю «практически», потому что одна проблема дала о себе знать примерно через час-два. Мы только приспособились к тряской рыси избушки, научились пить чай на ходу и ловить сбегающую по столу посуду, когда Баба-яга поманила меня пальцем:

— Сокол ясный, у тебя случайно ничего царского при себе не завалялось?

— В смысле? — Я похлопал себя по карманам и открыл планшетку. — Если вы имеете в виду какую-нибудь вещь, принадлежащую нашему Гороху, то, увы, нет. Он мне, кроме сабли, ничего не дарил.

— Плохо дело… — скуксилась бабка. — Как узнать, в какую сторону он лыжи-то навострил?

— Ну в какую, к Стеклянной горе на востоке. По идее, маршрут у нас один.

— Так энто мы знаем, что Змей на Стеклянной горе гнездо своё свил. А царю-то откуда сие известно? Он мог на все четыре стороны за ветерком припустить и в ус не дуть!

— Тоже факт, — согласился я. — Ваши предложения?

— Ты у нас начальник, ты и предлагай.

— А можно я скажу? — подал голос Митя.

— Потом скажешь, — отмахнулись мы с Ягой.

— А кто-нибудь видел, в какую сторону он направился?

— Какая разница, из города одна дорога идёт. Вот куды он с неё свернул, энто вопрос…

— Давайте искать перекрёсток. Что у вас там обычно стоит — столб с табличками или камень с указателями? Ну там направо пойдёшь — коня потеряешь, налево пойдёшь — жена убьёт…

— Дозвольте же и мне слово молвить?

— Помолчи, Митя, — ещё раз попросили мы, нервно продолжая спор и невзирая на чьи-то далёкие крики о помощи. Такое бывает…

— Нет у нас на дороге таких камней. Они, поди, тока в сказках и осталися. А тока думаю я, Никитушка, далеко наш самодержец не ушёл. Остановился в ближайшем кабаке коня напоить, так до сих пор сам протрезветь не может.

— Бросьте, Горох — нормальный царь, а не законченный алкоголик!

— Скажешь, не пьёт?

— Пьёт. Но только по серьёзному поводу.

— Дык у него жену похитили, повод-то и есть серьёзней некуда!

— Никита Иванович, Бабуленька-ягуленька, — взмолился Митяй, махом закрывая нам рты ладонями. — Мне одному кажется, что снизу кричит кто-то, али энто глюки головного мозгу?

Мы переглянулись и прислушались. Действительно, сквозь топот куриных ног слабенько доносились жалобные обрывки стонов, причитаний и мата.

— Нешто избушка моя во что-то вляпалась? А ну стань по-старому, как мать поставила!

Изба остановилась с армейской чёткостью, на раз-два. Мы открыли дверь, Митяй быстренько спустил вниз приставную лестницу. Я сунулся первым и ахнул! На левой куриной ноге, привязав себя поясом, сидел принципиальный борец с милицейским произволом в скособоченной скуфейке…

— Гражданин Груздев, а вы-то, извиняюсь за выражение, какого хре… тут делаете?!

— Не своим желанием, а токмо волей подцепившей меня сей курятины ввергаюсь в тьму фараонову, — клацая зубами, начал он. — Пустите, ироды милицейские, хоть на минуточку, ножки распрямить да отогреться. Опять же место филейное отбил напрочь, и вся борода в репейниках. Гнала ж, зараза, по буеракам да