Женщины Великого века - Жюльетта Бенцони

– Для чего мне девчонка? Нам нужен наследник!

Молодая мать, конечно, втайне выплакалась, прижимая младенца к груди, и отныне перенесла на ребенка всю свою нерастраченную нежность. Девочка, кстати, росла прехорошенькой, и мать была очень счастлива.

Однако Анри не сиделось на месте. Едва желанное совершеннолетие Марии наступило, как он буквально впихнул в карету ее, еще не оправившуюся после родов, с дочерью и всем скарбом, и опрометью помчался в Париж. Наконец-то он вновь вкусит прелести столичной атмосферы, вернет себе то, что утратил на время: кабаре, приятелей-собутыльников, галантных дам и неизбежные поединки! Мария же со слезами на глазах смотрела, как исчезает из виду замок Роше, где она все устроила более-менее по своему вкусу и обрела покой.

Тем не менее, обосновавшись в красивом доме на улице Лион-Сен-Поль, госпожа де Севинье снова начала радоваться жизни, так как была счастлива встретиться с родными, а особенно с дорогим аббатом де Куланжем, «добрым другом», как она его называла и которого любила дочерней любовью. Радовалась она и тому, что вновь увидела старых друзей и обзавелась новыми, так что вскоре вокруг этой прелестной и образованной женщины, слегка манерной, но наделенной острым, живым умом, разговор с которой превращался в изысканное удовольствие, образовалось приятное сообщество. Там вели беседы о литературе и, конечно, обсуждали жизнь королевского двора. Анри был далек от этого круга, да и не пытался туда проникнуть. Хорошо еще, что время от времени он вспоминал, что женат.

Но это не мешало Анри обижаться на то, что друзья супруги его игнорировали. И он мстил, распространяя по городу слухи, что у его супруги «темперамент айсберга». Это сокровище ума обреталось в холодном как лед теле, а какой настоящий мужчина смирится с подобным?

Правда то была или неправда, однако «лед» Марии служил оправданием его многочисленным амурным похождениям. Анри почти не скрывал их, а жена не давала понять, что глубоко страдает. Осознавая, что в браке она потерпела полное фиаско, Мария приходила в отчаяние. Не нравилось ей и то, что супруг без зазрения совести транжирил ее деньги, и к тому моменту, как в 1648 году она родила, наконец, наследника, которого муж якобы ждал с нетерпением, он уже настолько от нее отдалился, что интересовался только своими любовными приключениями.

Похождения Севинье наделали столько шума, что кузен Марии – великолепный, дерзкий, неотразимый Роже де Рабютен – решил положить этому конец и как-то вечером пришел раскрыть ей глаза.

– Знаете, что он стал любовником Нинон де Ланкло? Весь Париж только о нем и говорит, ведь он в открытую хвастается и гордится своей победой!

Мария в ответ грустно улыбнулась.

– Достойный предмет для гордости! А вам обязательно ставить меня в известность?

Рабютен пожал плечами с презрением. Голубые глаза Роже, так похожие на глаза двоюродной сестры, омрачились.

– Да я в бешенстве, Мария! Невыносимо видеть, как вы – молодая, прекрасная, блистательная – храните верность этому мерзавцу. Ну не глупость ли, если рядом я – любящий вас безумно!

И это было правдой: чем настойчивее Мария ему отказывала, тем большую страсть она в нем вызывала! На мгновение молодая женщина задержала взор на красивом лице кузена. Если прежде она была настолько им увлечена, может, еще не все потеряно? Не утешится ли она в объятиях Роже, не забудет ли о том невыносимом, по милости супруга, существовании, которое ей приходится влачить? Но почти сразу она отвергла эти мысли.

– Неужели вы считаете, друг мой, что стоит вам заговорить о безумствах мужа, как я забуду о своем долге?

– Нет. Но я хочу лишь открыть вам глаза: вы попусту растрачиваете свои молодые годы.

– Только потому, что отказываюсь от роли любовницы, которой довольствуются многие женщины? Видите ли вы меня в образе Нинон? У меня двое детей, дорогой брат, и я хочу целовать их со спокойным сердцем.

Рабютен не стал настаивать. Эта женщина одной с ним крови была для него неразрешимой загадкой. Он и не подозревал, что после его ухода маркиза долго плакала от боли и унижения. И, пожалуй, от беспокойства: аппетиты Нинон де Ланкло могли прикончить любое, самое значительное состояние. А ради нее Анри, не задумываясь, разорит жену и детей.

Когда тем же вечером маркиз вернулся домой, он, вопреки обыкновению, нашел более чем прохладный прием.

– Изменяйте мне, сколько вам будет угодно, сударь, – сказала ему жена. – Знаю, что вы не испытываете ко мне никаких чувств, но не разоряйте наших детей ради этой шлюхи!

Разговор начался столь резко, что Анри предпочел его не продолжать и отправился пожаловаться на судьбу… к Роже де Рабютену, принявшему его почти столь же нелюбезно.

– Пеняй на себя, – заметил тот. – Тебе следовало бы знать, что супружество накладывает ряд обязательств, с которыми необходимо считаться!

– Ты такой же зануда, как исповедник или… как моя жена! – пробормотал Севинье и поспешил испариться.

Едва он удалился, как Рабютен схватился за перо и написал Марии длинное письмо, в котором упрекал ее за несдержанность и прямо предлагал найти утешение в его любви.

«Я достаточно вас люблю, чтобы вновь взять на себя роль посредника между вами и сделаю еще больше, только бы вы были счастливы. А если судьбе будет угодно разорвать ваши отношения, то полюбите меня, дорогая кузина, и я помогу вам отомстить ему, обожая вас до конца жизни…»

К несчастью, это послание из-за глупости лакея попало прямиком в руки мужа, и тот немедленно выставил себя оскорбленной стороной. Надвинув шляпу на лоб, маркиз примчался к Рабютену и устроил ему отвратительную сцену, на что граф отреагировал с завидным хладнокровием. Не драться же ему, в самом деле, на дуэли с Севинье, ведь он с таким совершенством владел шпагой, что легко мог сделать свою кузину очаровательной вдовой. Граф повел себя с ним как с несносным мальчишкой, а тот, пришедший в еще большую ярость, решил, что пребывание его супруги в Париже слишком затянулось.

На следующий же день он отвез жену и детей в Роше, где очень скоро их оставил, строго-настрого запретив им возвращаться в столицу.

Анри больше не доведется с ними встретиться: к концу первой недели февраля 1651 года посыльный аббата де Куланжа известит Марию, что она стала вдовой. Четвертого числа того же месяца Севинье сразился на дуэли с шевалье д`Албре из-за женщины сомнительного поведения, некой госпожи де Гондран, и был убит.

Мария поплакала, убрала дом в траур, а потом решила, что отныне будет жить так, как захочет. Мягкосердечная и снисходительная Мария умерла – родилась госпожа де Севинье.

Роше она оставила не сразу, а прожила еще два долгих года в деревне, занимаясь поместьем и ведя обширную переписку. В лице двоюродного брата Роже она обрела достойного адресата, корреспондента своего масштаба, наделенного тем же живым и насмешливым умом, с тем же образом мысли. Подобно Мортемарам[76], у Рабютенов тоже был свой особый язык.