Богатство - Валентин Пикуль

— Признаю твое несомненное превосходство. Садись.

— Нашел место. Отойдем подале, там и сядем.

Удалившись от бивуака японцев, Егоршин сказал:

— Ямагату видел — он там. Ну, я, вестимо, голодающим прикинулся. Стал рукою ко рту подносить — мол, видите, подыхаю… Там народу немало, — говорил старик. — Все обруж±ны, обязательно со штыками. А поодаль палаточка (эеленька, в ней дохтур сидит, через очки книжку читает. Явинский мужик не соврал: у берега много кораблей заякорились.

Когда они вернулись в лагерь, был устроен обед, вроде общего собрания. Все 88 ополченцев имели право давать советы, и каждый открыто высказывал свои мысли. К несчастью, возобладало мнение, что японца следует брать «на ура». Мишка Сотенный тоже стоял за лихую атаку:

— Накинемся скопом — сомнем! Всех раскидаем. Разноголосье покрывал хриплый бас Расстригина.

— Чего ух там! — гудел он, будто шмель. — Японец же мелок. Я его кулаком шмякну — и мокрота, хоть подтирай. Пошли врукопашную, а с русской силушкой никому в мире не совладать. Сегодня же геройством до самой смерти обеспечимся.

Исполатов вступил с ним в перебранку:

— Тебе, бугаю такому, креста захотелось, чтобы в первую гильдию выбраться, — так ты дождешься, крест у тебя будет, только не Георгиевский, а деревянный.

С резкой отповедью он повернулся к уряднику:

— А ты тоже дурак хороший! Лычки нацепил, а ума не видать. Ополченцы стреляют зверя в глазок, это верно. Но разве же устоят в штыковом бою! Подумай сам. Японский солдат славится в рукопашной, он штыком владеет, как парикмахер бритвою. Если мы по собственной дурости навалимся «на ура», стрелять уже не придется. А на штыках умирать — благодарю вас покорно…

Траппера поддержал разумный Егоршин:

— Сашка правду сказал! Действовать надо непременно скрадом, будто к зверю подбираешься. Ты, друг ситный, подползи, даже травинки не колыхнув, цель каждый себе избери, а потом и шваркнем залпом… Нас же восемьдесят восемь — значит, восемьдесят восемь японцев уже в раю одеколон нюхают! Ну а тех, что уцелеют, мы скорехонько на костыли переставим…

Победили разумные доводы.

— Ладно, — притих урядник, — давайте скрадом…

Пообедав, ополченцы тронулись к японскому лагерю. Сыпанул крупный и частый дождь, но скоро кончился. Исполатов поманил Блинова в сторону:

— Не козыряйте доблестью. Жизнь еще впереди. На глазах студента блеснули слезы обиды:

— Я же с чистой душой… Почему вы хотите лишить меня счастья сражаться за отечество?

— Пули так устроены, что они не разбирают, у кого душа чистая, у кого грязная. Еще раз прошу — поберегите себя!

Во главе цепочки двигался Егоршин, который передал: больше никаких разговоров — японский лагерь уже рядом. Ополченцы залегли. Тихо раздвигая мокрую траву, вперед проскользнули урядник и траппер, быстро и цепко осмотрелись.

— Егоршин прав, — сказал Мишка. — Ежели полыхнем по ним прицельным залпом, так словно коса по траве пройдется.

Исполатов передал Сотенному свой бинокль:

— Вон там палатка врача, а вон, гляди, офицер… Надо полагать, мы имеем счастье лицезреть самого Ямагато!

Да, они рассматривали основателя агрессивного общества «Хоокоогидай±» и «защитника северных дверей» Японии.

— Врача не трогать, — шепнул траппер. — А лейтенанта я беру на себя… Хочу загнуть ему простонародные салазки.

— Не связывайся ты с ним, — отговаривал его урядник. — Японцы, они большие мастера «секим башка» делать.

— Этот самурай за мной, — повторил Исполатов.

Шеломайник сверху был мокрый от дождя, а возле основания его стеблей, где залегли дружинники, было совсем сухо. По цепочке ополченцев тихонько передали от одного к другому:

— Офицера японского и дохтура не трогать… Ни-ни — даже пальцем. Дохтур, он покалеченных выправляет, а офицера Сашка на себя берет. Двинулись… скрадом, братцы.

Давать залп решили по треску ветки, который должен сломать в руках казачий урядник. Бесшумные и юркие, охотники подползли к японскому бивуаку, внутри которого продолжалась обыденная лагерная жизнь. Караульных сняли так, что они даже не пискнули. Теперь стало слышно, как на флагштоке хлопает японское знамя. Под прикрытием шеломайника дружинники оказались почти в самом лагере противника.

Каждый выбрал для себя цель, какая пришлась по вкусу. В ушах долго и надсадно звенело от напряжения. Японцы шлялись возле них, ничего не замечая.

— Давай, — шепнул Исполатов уряднику.

Ветка громко треснула пополам — грянул залп! И сразу— же лагерь закружило в движении к бою. Но теперь — после убийственного залпа — преимущество было целиком на стороне камчадалов. Завязалась схватка, нахрапистая и костоломная. Всюду — упор, крики смятения, хрипы борьбы и стоны…

Лейтенант Ямагато успел выхватить только саблю! Прыжок, прыжок, прыжок

— Исполатов возник перед ним с карабином. Отливая синевой, сабля прошлась над его головою, но траппер присел и снова пружинисто выпрямился. Он учел все — даже то, чтобы его не ослеплял солнечный свет, бьющий сейчас прямо в лицо самурая.

— Работай, работай! — словно подначивал его Исполатов.

Обладая отличной реакцией, траппер хотел измотать Ямагато в бесплодных атаках, чтобы лишить его возможности руководить боем, который складывался уже трагически для захватчиков. Под частой сеткой сабельных ударов приклад крошился в мелкую щепу, Ямагато рубил плашку ружейного ложа.

Но он не мог достать самого Исполатова!

Траппер дразнил его своею неуязвимостью:

— Махайся, аната… махай, махай…

Ямагато желал сейчас одного — отвязаться от этого дьявола. Но Исполатов, неустрашимый и ловкий, отбивал все его наскоки.

— Хватит! — злобно гаркнул он вдруг.

На один лишь миг Ямагато ослабил внимание. Этого мига хватило Исполатову — на шее лейтенанта с хрустом размозжился кадык. Выпустив саблю, он схватился за горло, а следующий удар буквально размял его сверху. Ямагато был готов принять смерть. Но он никак не был готов принять позу, весьма оскорбительную для его офицерской чести. Что скажут предки, увидев с высоты, какое положение принял их потомок?..

— Воронкой кверху — вот так тебя! — сказал траппер.

Бой из лагеря уже переместился к морю. Японцы бросались в волны, ища спасения на шхунах. Исполатов передал пленного офицера дружиннику:

— Башкой за него отвечаешь — береги анату!

Он тоже кинулся к морю. Шхуны не имели времени для выбирания якорей — шкиперы топором рубили канаты, оставляя якоря на русском грунте. Всюду виднелись головы плывших японцев, а галдящая толпа самураев забила большой черный кунгас, поспешно отгребая от берега. Исполатов побросал на траву пачки патронов, и в положении «с колена» — выстрел за выстрелом! — стал заклепывать пули в черные доски кунгаса, пока не пробил в нем множество дырок; громко булькнув, кунгас с японцами утонул.