Живописец теней - Карл-Йоганн Вальгрен

– Юлия Тимошенко напоминает мне женщину, которую, как мне кажется, я люблю! – заявил он прямо.

Эрлинг Момсен исподтишка поглядел на наручные часы:

– Кто?

– Эта хорошенькая блондинка с силиконовой грудью, она стоит во главе «Отпора».

Эрлинг непонимающе уставился на него.

– «Отпор». Оппозиционное движение на Украине. Я видел ее вчера по ТВ. Говорят, она миллиардер, то ли на нефти, то ли на газе. Потрясающая женщина! Она напоминает мне Сесилию, если бы Сесилии вдруг вздумалось вымыть голову перекисью водорода… но на наших широтах женщины так не делают, почему-то это считается безвкусным… а почему? Человек ведь имеет право выглядеть, как ему хочется.

Эрлинг Момсен терпеливо ждал, когда же его пациент доберется до сути, но Иоакиму вовсе этого не хотелось, он даже не особенно хорошо контролировал, что за слова формировались у него на губах, они возникали словно бы независимо от сознания. Ему очень хотелось немного пофантазировать об этой блондинистой секс-бомбе из Киева… Вчера в выпуске, между информацией о предстоящих похоронах Ясира Арафата и репортажем о бесстыдном, но в высшей степени ловком жонглировании «Скандией»[53] деньгами акционеров, она появилась в расстегнутом горностаевом манто (в Киеве шел снег), под которым было сильно декольтированное оранжевое платье цвета украинской революции… Она надувала силиконовые губы и выпячивала не менее силиконовую грудь – Иоаким даже представить себе не мог, что такая грудь может быть настоящей. Глядя на эту даму, он ощутил внезапную горечь – до того она напоминала ему ту, которая больше не хотела иметь с ним дела. Он уже мысленно прислушивался к наступающей медленной, с примесью печали, эрекции, но тут горделивый орган съежился и обмяк: камеру перевели на жутковатого героя политической драмы к востоку от Днепра. Виктор «the good guy» Ющенко с гневом обличал фальсификаторов результатов выборов. Более всего он был похож на только что выкопанный труп.

– Говорят, его отравили, – сказал Иоаким, успешно избегая проницательного взгляда Эрлинга Момсена – тот, по-видимому, пытался заглянуть в мусорный контейнер его души. – Отравили диоксином. Скорее всего, исполнителем был похожий на Карелина русский из КГБ – ему было поручено убрать Ющенко, чтобы победил ставленник Москвы – Виктор «the bad guy» Янукович. Это все из-за нефти. Колоссальное количество нефти.

– Должен сказать, я не понимаю, о чем ты… Давай-ка прокрутим ленту немного назад, чтобы не потерять нить. Значит, так… ты не хочешь себя связывать, но все же рисуешь себе чуть не открыточную идиллию: Сесилия и ты, счастливая пара… ты даже что-то о детях говорил…

Неужели он и в самом деле говорил о детях? Дети? Счастье? Бог знает, какой бред может налипнуть на сознание, если сидишь слишком долго наедине с Эрлингом. Оставалось еще четверть часа тейлористски[54] отмеренного времени сеанса психотерапии (семьсот крон за сорок пять минут), после чего он может двинуться прямо к офису Сесилии Хаммар и начать… да что там, другого слова не подыщешь: начать за ней слежку. В кризисной ситуации на правила хорошего тона можно и наплевать. В конце концов, у него же просто нет возможности с ней встретиться! Она без всяких объяснений вдруг сделалась недоступной – не брала трубку, не отвечала на мейлы, а когда он попытался дозвониться к ней на работу (шикарно обставленная редакция в Васастане), телефонистка вежливо сказала, что Сесилия Хаммар на важном совещании.

– К тому же совещание продолжится не меньше часа, и таких совещаний от двенадцати до пятнадцати штук ежедневно, в конторе и в городе, причем одновременно, – не удержался он от язвительного комментария в последний раз, – плюс обычная работа с девяти до пяти. Вы, должно быть, ввели хронологию Стивена Хокинга[55] в неизвестном мне измерении… или, может быть, мы вообще живем на разных планетах?

– Очень сожалею, – сказала бессердечная телефонистка, – но не знаю, чем могу вам помочь. Попробуйте связаться с ней по прямому телефону.

Что он и сделал, но на дисплее ее рабочего телефона наверняка высвечивались номера звонивших, причем подозрительные звонки сопровождались ядовитым подмигиванием, и она поднимала трубку, только когда была уверена, что звонят по делу: Иоаким в этом убедился, набирая номер с чужих мобильников и из вестибюлей нескольких гостиниц – безрезультатно. Она ввела одностороннее радиомолчание. И с каждой новой попыткой поговорить с Сесилией он все более и более выходил из себя. Он даже решил подкараулить ее у конторы – а почему нет? Она же бросила его на произвол судьбы, а такие решительные действия предполагали не менее решительный ответ.

– О чем ты думаешь, Иоаким?

– Карелин. Или Сергей. Его так зовут, как выяснилось, – Сергей. Я кое-что разузнал – у нее роман с этим типом. Это тревожная новость. Я за него боюсь.

– Теперь я тебя совсем не понимаю.

По правде, Иоаким и сам себя не понимал. Но информация, раздобытая не особо честными путями, подтверждала его опасения.

– Карелин – это моя кличка в последнем романе Сесилии, – вздохнул он, рассеянно скользя взглядом по четырем маленьким картинам, висевшим за спиной у Эрлинга. – Я вчера вел себя не особенно красиво… мне бы не хотелось об этом говорить.

Картины ничего ему не говорили, кроме совсем маленького полотна, изображающего лисье семейство в гостиной. Картина была подписана «Эрнст Бильгрен». Неужели Эрлинг разбогател и стал интересоваться искусством? Довольно любопытный вопрос!

– А сегодня вечером я собираюсь за ней следить. Посмотрю, куда она пойдет после работы. Узнаю, где они встречаются. Попытаюсь подслушать, о чем говорят. Чем занимаются… Нет, конечно, ничего этого я делать не буду. Это немыслимо. Ни за что!

C Нарвавеген с ее образцово вымытыми тротуарами доносился веселый лай карликовых пуделей, гуляющих с до абсурда состоятельными дамами. Эстермальм – terra incognita для людей с интеллектуальными запросами вроде Иоакима. Но кто его знает, может быть, репутация скучного района и преувеличена. На самом деле здесь живут настоящие оригиналы, решил он и тут же нарушил золотое правило, гласящее, что во время психотерапевтического сеанса пациент должен сидеть совершенно спокойно. Вместо этого он встал и подошел к маленькому лисьему семейству Эрнста Бильгрена. Богатство порождает безделье, безделье, в свою очередь, порождает скуку, а скука – декаданс. Эстермальм в Стокгольме… где еще в этой продолговатой стране люди красят своих пуделей в антично-розовый цвет и отводят к маникюрше, а сами в ожидании выхлюпывают устрицу за устрицей в местном ресторанчике?

– Много заплатил? – спросил он, разглядывая полотно. Мама-лиса нянчится с маленьким лисенком, а папа-лис смотрит телевизор.