Дневники Льва Толстого - Владимир Вениаминович Бибихин

материя приведена в движение (положим хоть движением солнца). Наибольше протыканная материя, очутившаяся дальше, и наименее протыканная, очутившаяся ближе, стремятся каждая на свое место. Движение тяжел[ых] тел вниз и легких кверху дает силы (силу тяготения).

[…] На вопрос о том, есть ли тепло – тело или движение частиц? Я отвечу: тепло – тело, но не материальное, а солнечное, тепло – движение, но не частиц, а самих лучей. – (Зап. кн. № 4, 16.3.1872 // 48, 150–151)

Через две недели (или, если он не ошибся в записи даты, через полтора месяца) Толстой приходит к большей определенности. Мир упрощается собственно до солнца и еще-не-солнца. Солнце как сердце космоса колеблется и этим всё приводит в движение.

Одна материя – всё в нашем мире – газ, железо, камень.

Другая материя – солнце, находящееся в середине. Солнце не кончается тем, что мы видим. Мы в солнце.

Солнце шар. Частицы, его составляющие, плотнее в середине, реже по закону радиусов и дуг.

Проникая материю нашего мира, оно делает тела тем смешаннее с своей материей, т. е. реже относительно нашей {!} материи, чем ближе к солнцу. Тем более скрытого тепла, чем ближе к солнцу, от газа водорода до железа. – Тела все одни {подразумевается однородность нашего мира, не солнечного, тонкого и проникающего при своей непроницаемости}, разница только в том, на какой ступени радиуса они от солнца. Чаще или реже проникнуты.

{Рисунок лучей, проходящих через концентрические сегменты}

[…] Движение солнца, к[оторое] есть вероятно тоже колебание сфер. При движении солнца изменяется центр и состав материи.

Из того движение земли и вращение. – Слои стремятся к центральности {31.3.1872, помечено 31 Апреля; отсюда можно видеть степень неотредактированности, Толстой возникал только в редакциях, и здесь, в этом увлечении физикой, вместо редакции – изменение глаз по мере записей}. (48, 158–159)

Т. е. к центру-солнцу. От него всё, и к нему всё стремится упасть, но не из-за тяготения – тяготения нет, – а из-за сфер плотности: они разные, и чужой плотностью тела выталкиваются туда, где их плотность. Солнце наконец получает все ключи ко всем событиям. Сегодня текст, а 5 декабря толкование.

Земля не двигалась. Солнце двинулось и дало земле паралельно круглое движение. И другое, зависящее от того, что земля подставляла разгоряченную сторону.

Тело земли слилось бы с солнцем; но движение и вращение. Солнце водит землю вокруг себя своими лучами и вертит из своей оси теми же лучами. Общая плотность земли равна соответствующей дуге.

Я беру 8 частей водороду и 1 ч[асть] кислороду и заключаю в пузырь. Пузырь стремится упасть кверху. Я беру кусок холодного железа. Железо стремится упасть книзу […]

[…] Всё, что падает, падает кверху или вниз и перестает падать только тогда, когда встречает препятствие.

[…] Есть ли какое-нибудь явление, составляющее исключение? Нет. Всё стремится вверх или вниз; и всё, смотря по степени теплоты, может стремиться вверх или вниз. (Там же, 160–161)

I-13

(5.12.2000)

Натурфилософия Толстого шокирует. Она непонятна. В ней нет того, с чего начинается всякое естественнонаучное мировоззрение: нет просто понятия Вселенной. Не от чего отправляться. Нет коробки, которая изначально как-то дана и в которой потом взрывается, сволакивается, вообще как-то принимает форму вещество. О ньютоновских небесных телах Толстой пренебрежительно говорит «стклянки», имея в виду как раз кем-то заранее заготовленные пробирки. Солнце вставлено в такую пробирку Ньютоном, а для Толстого оно разметнулось светом и лучами, только временно будучи отделено от других солнц, во всяком случае так, что ни в какую пробирку нельзя взять: мы просто не знаем всего о солнце, о всех его лучах, отчасти нематериальных, чтобы очертить, где оно кончается.

Из-за того, главное, что мы впали несколько веков назад в коперниканство, которое оказалось легче и удобнее, чем одноцентровость античности и средневековья, у нас – примерно как утратилась способность, из-за записи и магнитофона, запоминать буквально большие куски речи – атрофировалось чувство верха и низа, для античности само собой разумеющееся (это всё исторические сдвиги такого рода, как неспособность античности справиться с бесконечно малыми, как отказ античности анатомировать тела), мы не можем прочитать Толстого, у которого вдруг опять безусловные верх и низ есть, без собирания сведений об античном верхе и низе. Это потребует много времени, сейчас это некстати, я обещаю это себе на потом или уже на том свете понять. Толстой в своей натурфилософии пусть останется пока для нас непонятым.

Как интуиция верха и низа, так многие другие интуиции останутся для нас непонятны, как непонятны художественные приемы. У О. А. Седаковой мы – вода[76], не метафорически, а как? Как у Толстого? Запись:

13 Марта [1872]. Вода находится почти на норме, оттого и анормальные явления с водой.

1) Растяжение льда. Растяжение льда есть угол. Тот же угол будет в железе над расплавленным. —

(Мы это видим, пот[ому] ч[то] мы вода.) (48, 147)

Разобраться в этой интуиции мы опять же не сможем, потому что не научились еще понимать первого греческого мудреца, Фалеса. Та натурфилософия и толстовская другой природы, чем наша школьная: наша устроена так, чтобы можно было передать любому ученику и студенту; требовать от всех интуиций Фалеса, Гёте и Толстого то же, что требовать от каждого усвоения поэтического дара. – В порядке примечания: в свете О. А. Седаковой и Толстого надо видеть в воде Фалеса сначала человека и понимание мира как узнавание себя.

Натурфилософия Толстого – его неглавная область, потому что она, по сути дела, только попытка интимного вхождения не в природу или мир вовсе, а только в научную литературу своего времени, в ее факты, сведения и открытия.

В окончательной редакции натурфилософии Толстого всё движение идет от солнца. Два основных движения приданы земле: одно непосредственно от движения солнца, это круговое по орбите, и другое опосредованно, из-за неравномерного облучения частей земли – движение вокруг оси. Под облучением, не надо забывать, он понимает и магнитное, и может быть еще какое-то предполагаемое неизвестное. Оба движения, по орбите и осевое, вызваны лучами, природу которых Толстой не уточняет, но в его занятиях магнитом (вместо магнитного поля он говорит о направленности магнитных лучей) замечена способность магнитных лучей двигать:

Введите в область лучей железо, и оно притянется […] Сведите два таких магнита, они будут отталкиваться. Но если допустить, что идет ток кругом, то одна сторона