По тонкому льду - Георгий Брянцев

Я встретился с недоуменным и разочарованным взглядом больших и мягких, точно бархат, глаз.

– Вы сделали все, что могли, и даже намного больше. Все ваши расходы я оплачу.

– Да разве дело в этом! – махнул рукой Плавский. – Но вы уверены, что я вам не понадоблюсь?

– Дело не в том, понадобитесь вы или нет, – объяснил я мягко. – Дальше рискованно и опасно пользоваться вашими услугами.

– Вы полагаете… – начал он.

Я угадал его мысли:

– Полагаю. Суздальский мог вас заметить?

– Да, пожалуй, – признался Плавский. – Он в конспирации имеет больше опыта и сноровки.

– То-то и оно, – заметил я. – Если даже не заметил, то может заметить.

Зачем же рисковать?

– Я понимаю… Вы правы, – согласился Плавский. – Все надо предвидеть.

– А теперь посидите здесь, – предупредил я друзей. – Вернусь скоро.

Моя беседа с местными чекистами несколько затянулась, но через час я, Плавский и Дим-Димыч были уже на Медниковской улице и осматривали дом, в котором жил Суздальский. Он оказался удобным, стоял один во дворе.

Потом мы бродили по набережной вдвоем с Димой: Плавский отправился на разведку в ресторан «Волга».

Сигнал от него поступил довольно скоро.

– Ужинает! – сообщил Плавский. – Сидит за столом в компании двух моряков в форме.

– Места свободные есть? – осведомился Дим-Димыч.

– Ни одного.

У входа в ресторан, прямо у дверей, околачивались три типа под приличным хмельком. Они выворачивали свои карманы и что-то подсчитывали.

Видимо, определяли финансовые возможности. Я легонько раздвинул их плечом, и мы вошли внутрь.

У стойки мне и Дим-Димычу подали по кружке пива и по паре раков.

Да, это был он, пропадавший и ускользавший. Он старательно прожевывал пищу и разглядывал своих со седей по столику. Мы пили пиво, закусывали раками и разглядывали Суздальского-Кравцова.

Времени оказалось достаточно не только для того, чтобы расправиться с раками и пивом, но еще и для того, чтобы накрепко зафиксировать в зрительной памяти облик человека с небольшой родинкой на левой щеке.

Расплатившись, мы вышли и встретили на Радищевском бульваре терпеливо поджидавшего нас Плавского.

По дороге я сказал:

– Предсказывать дальнейший ход событий я не берусь, но сдается мне, что карьера Суздальского подходит к своему финалу.

– Пора, – кивнул головой Дим-Димыч.

В полночь мы проводили Плавского на московский поезд.

Погода резко переменилась. Похолодало. С Волги задул напористый, по-осеннему неприятный ветер. Он налетал порывами, озоровал, выметая остатки ушедшего лета.

У меня побаливала голова. Всю ночь в комнате между обоями и стеной надоедливо шуршала мышь. Поначалу я запустил наугад, по слуху, ботинок и, кажется, угодил в Диму. Потом я спустил с кровати ноги и затопал ими по полу. Мышь на несколько секунд умолкла, а потом вновь начала возню. Лишь под утро я немного уснул.

А Дим-Димыч выспался преотлично.

Утром мы опять наслаждались топленым молоком я заедали его хрустящим хлебом. Затем отправились в город.

Сейчас мы стояли на набережной у моста, на самом ветру, в некотором отдалении друг от друга и исподволь наблюдали, как наш подопечный совершает свою предобеденную прогулку. Наблюдали за ним не одни мы. Суздальский возбуждал во мне еще больший интерес, чем прежде. И для этого были причины.

Вчера я разговаривал по телефону с Тулой. Вернее, продолжил начатый разговор. Никак не удавалось узнать о содержимом оставленного Суздальским чемоданчика. Дежурный железнодорожной милиции оказался не в курсе дела и попросил позвонить на другой день самому начальнику отделения. То, что сообщил начальник, огорошило нас с Димой.

Оказывается, чемодан в течение трех суток преспокойно лежал на полке.

Сообразительный (теперь это очевидно) начальник отделения не разрешил до поры до времени интересоваться его содержимым. Считал, что оснований для этого не было. Какой-то инженер Плавский подозревает кого-то в убийстве своей жены, сам преследует этого «кого-то», путает сюда органы безопасности.

Вообще – дело темное. Подождать надо. И он распорядился ждать.

На четвертые сутки в полдень явился гражданин, предъявил квитанцию и паспорт на имя Суздальского Вадима Сергеевича и потребовал «свой» чемодан.

Фотокарточка на паспорте была копией с оригинала, то есть владельца паспорта. Но внешне новый Суздальский нисколько не походил на прежнего – ни по лицу, ни по росту, ни по возрасту. Помимо всего прочего, он оказался горбатым.

С чемоданом новый Суздальский отправился на службу, в проектную контору, где он занимал должность чертежника, и, поскольку обеденный перерыв закончился, приступил к работе.

Вечером Суздальский доехал трамваем домой, прошел в свою комнату и закрылся.

Жил он одиноко в коммунальной квартире.

Через полчаса сильный взрыв потряс дом. Потух свет, посыпалась штукатурка, вылетели стекла. Взрыв произошел в комнате Суздальского. Его нашли разорванным на части. От чемодана осталась четвертушка ручки. Обыском, произведенным в комнате, удалось обнаружить телеграмму из Москвы, спрятанную в кармане летнего пальто. Она гласила: «Все переслал. Можешь получить.

Валентин».

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – заметил Дима, когда мы шли опять к ресторану, где оставили подопечного. У нас он спровадил на тот свет Брусенцову, в Благовещенске кокнул Рождественского, а в Туле подорвал Суздальского. Смотри, и тут еще сделает покойника!

– Все возможно. Все возможно, – ответил я.

Начальник милиции из Тулы сообщил мне еще одну любопытную подробность.

Оказывается, Суздальский появился в Туле всего полтора месяца назад. До этого он жил в Москве и работал, как я понял, в тресте канализации. И Брусенцова прежде работала в Москве И Рождественский.

– Кто поручил этому подлецу приводить в исполнение приговоры? – спросил Дима.

– Очевидно, тот, кто их выносил.

– А быть может, он сам и судья и палач?

– Тоже возможно.

Мы прошли мимо ресторана. В окно был виден Кравцов (фамилия Суздальский уже отпадает), рассчитывавшийся с официантом. Он, должно быть, дал ему на чай, потому что официант поклонился и изобразил на лице улыбку.

Через минуту Кравцов вышел, огляделся и уже хотел перейти улицу, когда к нему привязались трое подвыпивших мужчин, кажется, те самые, что толкались у входа в день нашего приезда. Они или просили у него закурить, или навязывались в компанию – издали понять было трудно. Один взял Кравцова под руку, но тот резко оттолкнул его. Поднялся шум. Выскочил швейцар, раздался свисток, стали сбегаться прохожие.