Повседневная жизнь викторианской Англии - Татьяна Диттрич

Зависть между слугами была постоянной. Каждый из них следил за тем, сколько чаевых получил другой. Историю одного лакея, описавшего свою службу, мы можем узнать благодаря Джону Макдональду. Он пришел в Эдинбург мальчиком, после того как остался сиротой. Сначала он ходил поводырем у слепого скрипача, затем в возрасте девяти лет стал прислуживать в семье Гамильтон. В доме было восемь горничных леди, четыре палатных служанки, две прачки и много других слуг, то есть гораздо больше женской прислуги, чем обычно в аристократических семьях. Старые слуги научили мальчика читать, и он стал везде носить блокнот. В своих воспоминаниях он писал, что получаемые от гостей деньги слуги должны были делить в неравных и часто несправедливых пропорциях с верхними слугами. Когда он еще мальчиком служил форейтером на конюшне, то кучер часто его порол за то, что он прятал свои деньги. Несмотря на это, он все-таки отдавал только их часть.

При устройстве на работу предпочтение отдавалось домам, хозяева которых устраивают у себя приемы, ужины и балы не реже, чем дважды в неделю. Если же они принимали гостей лишь несколько раз за год, то найти слуг им было не очень просто.

Однажды сэр Тимоти Уалдо, проведя приятный вечер за ужином в особняке его светлости, герцога Ньюкасла, положил крону в руку повара. Возмущенный повар вернул деньги со словами: «- Сэр, я не беру серебро!» Сэр Тимоти ответил: – Вот как! Ну а я не даю золото на чай!» Хануэй, опубликовавший «Восемь писем Его Светлости на предмет чаевых, даваемых в Англии», писал, что когда гости развлекают хозяина приятной беседой, они ничего не требуют взамен. «А вот слуги Вашей Светлости заставляют их платить в десять раз больше, чем ваши гости порой могут им дать! Столько чаевых, как в Англии, не дают слугам нигде в Европе. Даже в России и Португалии, что отстали от нас на несколько веков, не встретишь такого!»

В своих письмах он приводит анекдот в качестве подтверждения своих слов. Как-то герцог Ормондский гостил некоторое время у своего французского знакомого. Уезжая, он оставил слугам определенную сумму денег по английской традиции. Когда хозяин узнал об этом, он бросился догонять его и гневно спросил, есть ли у того претензии?

«- Нет! – ответил аристократ. – Я никогда так прекрасно не проводил время!

– Так почему же вы тогда оставили деньги слугам, как будто вы останавливались у меня как в отеле?!»

Француз был так этим оскорблен, что предложил выбор: или дуэль с хозяином, или гость берет свои деньги назад! Герцог предпочел забрать деньги, в которых он в тот момент очень нуждался.

Сам Ханвэй хоть и выступал против чаевых, все же время от времени давал их симпатичным горничным. Они принимали их с улыбкой и приседанием, что было гораздо приятнее, чем надменное выражение лиц у лакеев. Против системы чаевых вскоре запротестовали аристократы и дворяне. Их поддержал король Георг III, запретив своим слугам принимать деньги. Когда он посетил театр, то был встречен возмущенными возгласами, продолжавшимися все представление. Просидев с невероятным спокойствием до конца, он еще больше укрепился в своем мнении и предложил своим подданным, вместо того чтобы платить чужим слугам, повысить жалованье своим собственным. Это и было сделано впоследствии.

Однако многие из высокооплачивыемых слуг все равно остались недовольны, поскольку теперь размер их жалованья равнялся полученным за год чаевым. Не найдя работу в Англии, они эмигрировали в другие страны, где вышколенные английские слуги были в большой цене. В правление королевы Виктории в книгах по этикету советовалось когда, кому и сколько нужно давать чаевых, что позволяло всем сторонам прийти к компромиссу: слуги знали, сколько они получат (в разумных пределах), а гости знали, сколько денег нужно было приготовить заранее.

Неписаным правилом являлось то, что хозяин должен заботиться о своих слугах, если они заболевали, и в случае необходимости вызывать к ним доктора. «Вы можете смеяться надо мной, мадам, но это довольно неприятно, когда ты берешь на работу старую кухарку, желтую, как лимон, и узнаешь, что ее соблазнил собака кучер. К довершению всего, у нее случается выкидыш и она заболевает водянкой! Все мои слуги теперь уверены, что в тот момент, когда они станут бесполезными, с точки зрения работы, я буду держать их и устраивать в своем доме богадельню!»

Автор этого письма был аристократом и имел огромный дом, где могли разместиться больные и старые. В том случае, когда хозяева не могли держать больных из-за недостатка финансов или свободной площади и приходилось нанимать нового слугу из-за потерявшего трудоспособность прежнего, заболевшего отсылали домой или в работный дом (последнее было равносильно каторге). Подчас заболевшие служанки отсылались в госпиталь и там становились приманкой для сводников и хозяек борделей. Легко им было, пользуясь беспомощностью и наивностью девушек, делать вид, что им небезразлична судьба несчастных. А в конце предъявить бедняжкам счет за оказанную «помощь», который они не в состоянии были оплатить, и обманутые девушки вынуждены были отрабатывать, продавая свое тело. В XIX веке госпитали кишели негодяями, рассчитывавшими сделать из неопытных девушек успешный товар для своих нужд.

И конечно, перед господами стояла проблема, куда девать старых слуг, которые по своему возрасту уже не могли ухаживать за хозяевами. Многие из стариков стремились устроиться на работу в церковные приходы, где после двенадцати месяцев труда они получали место пожизненно. Но даже здесь стоимость ухода за больными была так высока, что в приходы принимали на работу людей на 11 месяцев, оставляя за собой право уволить их в конце этого периода. Однако трудолюбивые, здоровые и трезвые люди при умеренных тратах могли к старости накопить достаточно средств, чтобы обеспечить себе кусок хлеба и крышу над головой. Верхним слугам с их хорошим жалованьем сделать это было гораздо проще. Все они мечтали, что однажды, удалившись от службы, купят таверну или дом для сдачи в наем, женятся на домоправительнице или надежной горничной по дому и вместе будут содержать собственное хозяйство.

Другой проблемой для господ являлось то, что не вся прислуга была надежной и честной. Лень, пьянство, воровство довольно часто встречались в этой среде. От иных слуг хозяева не знали, как отделаться. Плохие лакеи и горничные нуждались в рекомендациях от бывших хозяев, пожалуй, еще больше, чем хорошие. Довольно частой была картина, когда уволенный слуга приходил к своему джентльмену, даже после того как ограбил его, и просил: «Вы, ваша светлость, такой достойный господин, не будете же вы губить бедного слугу, которому не на что надеяться, кроме как на свой характер и собственные руки для добывания куска хлеба! Вам зачтется на том свете за вашу доброту!» Подобный шантаж чаще всего срабатывал. Никто не хотел брать греха на душу в том, что довел человека до еще большего падения. И лгун, лентяй, вор и пьяница получал рекомендацию в руки, как достойный и трудолюбивый слуга. Главное – сбыть его с рук. Но были, конечно, и хозяева, которые называли вещи своими именами, как, например, Чарлз Беркли, сын четвертого лорда Беркли:

«Катрин Йорк – самая лучшая кухарка из тех, которые были у меня за двадцать лет. Она оставалась у меня десять месяцев. Я верю, что она честна, хотя и не очень изобретательна на кухне, и любит чистоту. Правда характер ее подобен углю, который, загораясь мгновенно, своими искрами скоро доходит до крыши. Она страстна и неуправляема в своей воле. У нас было много ссор из-за того, что я открыл много погрешностей, касаемых стола. Последняя ссора произошла из-за того, что моя жена, как обычно, послала свою горничную потушить везде свет, и Катрин Йорк закрыла дверь на кухню на задвижку, не разрешая ей войти. Я не вычел из ее жалованья за пьянство, но она бывает очень импульсивна, когда пьет. Я боялся, что она сожжет весь дом! Рекомендую ее для устройства на работу!»