Возвращение «Пионера» - Шамиль Идиатуллин

Олег покачал головой, и до Антона дошло.

– Елки. А вы ж ни Турции, ни Египта, ни вообще загранок видеть не могли.

– Да мы вообще ни фига не видели, – сказал Олег. – Соседнюю галактику только, и то я не уверен, что это не бред был. Как думаешь, можно проверить?

– Вот не факт. У вас, скорее всего, запись шла на магнитные ленты для тогдашних отечественных компов, типа БЭСМ-6, что ли. Их вроде ни одного не осталось, тупо не на чем проигрывать и расшифровывать. Кабы еще распечатки были… Разве что с нуля такую же ЭВМ с приемным устройством собрать.

– Ты сможешь? – спросил Олег.

– А я-то при чем? – удивился Антон. – Я мелкий предприниматель, без пяти минут прогоревший, с осени, наверное, пойду опять в госструктуры устраиваться, чтобы до пенсии дотянуть. Это Роскосмосу или в НИИ какой-нибудь передать надо. Госструктурам как раз.

– С госструктурами у нас как-то фигово получается. А с тобой, видишь, попроще. К тому же ты опять туда собираешься.

– Елки зеленые. Тут ученые нужны, инженеры, спецы по космосу.

– Ты инженер и без пяти минут космонавт.

– Старпер я, – грустно сказал Антон.

– Ты хоть нормальную жизнь прошел, от начала до конца. А мы как на конец фильма приперлись, и поди пойми, что за фильм и на фига нам эта концовка без начала и середины.

– Да ладно жаловаться. Тут неплохо, сам увидишь. А фильм бесконечный. Визбора знаешь? «Лыжи у печки стоят», все такое.

– Бормана, что ли?

– Почему – Бормана? А, ну да. У него, короче, пьеса есть, я телеспектакль видел. Там партизан в коме был, уснул молодым, проснулся лысым дедком без зубов. Вот и представь, что у вас так, и радуйся, что не дедок, что при зубах и что и космос видел, и прошлое, и будущее, и совсем далекое увидишь, до которого я точно не доживу. Класс же. Еще и мир спас. И без всякой комы.

– В коме мы тоже были, – угрюмо сказал Олег.

Антон не понял, но решил не уточнять.

– Потом, ты не один же. Как, кстати, Ира с Ринатом, тоже переживают?

– Инна с Линаром. Да им-то что. Сидят, наверное, пиццу жрут и в игры играют. У них же дома войны не было.

Антон, поежившись, спросил:

– Никого не нашел?

Олег махнул рукой.

– Кого там найдешь? Просто другой город. Мой взяли и выкинули куда-то. А на пустом месте этот построили. Мечети, все бородатые, тетки в платках. Прикольно, конечно.

Антон пробормотал:

– Блин, полдень, двадцать первый век. Мечети, церкви, намордники, пандемия, санкции, в каждом экране бесноватый визжит. И три Марти Макфлая на нашу голову.

Он засмеялся неожиданно для себя.

– Точно. Там же как раз действие в восемьдесят пятом начиналось.

– Где? – спросил Олег.

Елки зеленые, палки каленые, подумал Антон, даже не удивившись, что вспомнил вдруг вторую часть поговорки, которую не слышал лет сорок. Олег же ничего не смотрел. Ничего не слышал. Ничего не знает. Он не смотрел «Назад в будущее», «Звездные войны» – настоящие, а не те, против которых надо было выступать на уроках мира, – «Крестного отца», «Полицейскую академию», «Горячую жевательную резинку», «Пилу» и «Мстителей», «Тома и Джерри» и фильмы с Джеки Чаном, «Игру престолов», «Санта-Барбару» и «Просто Марию», вообще ни одного сериала и мыльной оперы. Он не играл ни в одну видеоигру, ни на компьютере, ни на плойке, ни на «Денди», – ни в «Доту», ни в «Ассасин крид», ни в танчики, ни в «Принца Персии», «Вольфштайн» или «Диггера» с «Арканоидом». Он не слышал «Нирвану», «Рэдиохед», Адель, «Эйс оф бейз», «Ласковый май», Земфиру, «Комбинацию», «Аквариум», Летова и даже Цоя – и «Битлз» с «Роллинг Стоунз», скорее всего, тоже не слышал, разве что в фортепианных переделках для «Утренней почты». Он не видел видеокассет, дискет и дивиди. Он не пробовал «Инвайт-плюс», «Доктор Пеппер» и «Доширак», суши и лазанью, «Кэмел» и шмаль – ну это как раз слава богу. Он не знает, что такое водочные очереди и талоны, выдача зарплаты продукцией, бартер, толлинг, мечта о карьере валютной проститутки, спекуляция ваучерами, МММ, Чумак и Кашпировский, закошмаривание бизнеса и братковские аллеи на кладбищах. Он не верит в Бога и не верит, что в него всерьез могут верить люди младше шестидесяти. Для него шестьдесят – это глубокая старость, не потому, что он мелкий, а потому, что в его время, три дня назад, так и было. Он не знает почти ничего про Горбачева, Ельцина и Путина, и даже про Сталина и Хрущева особо не знает, потому что про них начали усердно говорить в перестройку, а к восемьдесят пятому году Сталин был усатый черт из самых скучных эпизодов кино про войну, а про ГУЛАГ, особые тройки, расстрел в Новочеркасске и карательную психиатрию все старательно не помнили. Он не знает про Чернобыль и «Челленджер», про Карабах и Донбасс, про Югославию и Грузию, про Беслан и «Норд-Ост», про 9/11 и 911, про пончики и капучино, про кофеварки и микроволновки, про Таиланд, трансвеститов, ЛГБТ, новую этику, новых русских, «нью балансы», новую экономику, сырьевую иглу, зависимость курса рубля и наполняемости бюджета от цены на нефть, про экономические кризисы и политические протесты, про все разрешенное, все запрещенное и все, что еще будет запрещено.

Как он выживет-то, подумал Антон в отчаянии. Как можно жить, не зная этого. Не зная практически ничего важного, существенного и составляющего львиную долю забот и предметов разговоров каждого, кого ни коснись.

Антон улыбнулся и объяснил:

– Кино такое есть, «Назад в будущее». Американское, классное, тебе понравится. Там герой вечно то в будущее скачет, то в прошлое. Чтобы исправить всякие временные петли, чтобы фашизма не было, ну и чтобы сам он родился и не стал неудачником, все такое.

– А, – сказал Олег. – Вроде Брэдбери и Гансовского. Читал. Только там из-за этого все хуже получалось.

– Этим попсовая фантастика и отличается от гуманистической, – назидательно сказал Антон. – В попсовой все чики-пуки в финале. Хотя я и сам не знаю, что исправил, если бы назад попал. Да и какая разница.

– Ну да, – задумчиво сказал Олег. – Никакой. А жалко, да?

В дверь постучали. Ольга нахмурилась и вернулась к началу справки. Откликаться она не собиралась. Надо – так войдут, не надо – так и слава богу.

Вошли.

Она подняла голову и вздохнула.

– Тебе-то, старче, чего от меня надобно?

– Любви и немножко помощи, – сказал Иван, приближаясь с мрачноватой улыбкой.

На девочек эта улыбка явно действовала как взгляд питона на мультяшного кролика, сладко, жутко, – и хочется бежать прочь, но так, чтобы догнал. Ольга была не девочка ой как давно и Ивана знала пусть не как облупленного, но, как бы это сказать без скабрезности, как надлупленного, вот – и то под грудью что-то натянулось трепеща. И снова уныло обвисло.