Ученик убийцы - Йон Колфер

Из толпы к Райли тут же протянулось множество рук, словно его собиралась проглотить особенно крупная и хваткая актиния. Райли пытался отбиваться и даже умудрился свалить несколько особо ретивых «щупалец», но на месте каждого упавшего тут же появлялся новый исполнитель приказа властелина. Тараны подхватили его и потащили сквозь толпу в самый дальний угол зала, где в окружении книг, коробочек с иголками и пузырьками с яркими, густыми чернилами восседал дряхлый, облезлый старичок с сухонькими лапками. Пальцы у него были тонкие, как у ребенка, но скрюченные и загрубевшие, с глубоко въевшимися в морщинки чернилами, так что каждая узловатая костяшка казалась разноцветной, как радуга.

– Новенький, надо полагать? – спросил старик дребезжащим голосом.

– Верно, Фарли, только что принят, – ответил басом тот, кто держал Райли.

Фарли подтянул к себе набор иголок и принялся с тихим звоном задумчиво перебирать их.

– Какой же он Таран, – бормотал он про себя. – Совсем еще ягненок, а его уже прочат в бараны. Впрочем, мое ли это дело…

Он выбрал иглу потоньше и приготовился заняться наколкой.

– Эй, мистер, а разве вы сначала не сделаете набросок? – нервно поинтересовался Райли.

Фарли прокашлялся:

– Набросок, говоришь? Мальчик, я накалываю головы баранов уже многие годы и могу сделать это хоть во сне, уж поверь. А теперь хватит трястись, а то получишь портрет козла вместо барана.

– А игла у вас чистая? Не хотелось бы лишиться руки из-за заражения.

– Спокойно, у меня все инструменты стерилизованы лучше, чем в больнице Святого Варфоломея. Никто и никогда не видел и самого крохотного нарывчика от иголок Энтона Фарли. Я все сделаю ловко и быстро, ты даже не заметишь, как время пролетит. А я потом выберу еще одну, чистую и свеженькую, промытую в спирту иголку для твоей подружки.

Услышав о подружке, Райли вытянул шею, как аист, стараясь разглядеть, что происходит на боксерском ринге, не двигая плечом, которым занялся Фарли. Со своего места он видел только макушку Шеви, окруженную толпой Таранов, которые хором выкликали какое-то имя:

– Голгофа! Голгофа! – надрывалось преступное братство. И снова: – Голгофа, Голгофа!

– Ох ты, – с печалью сказал Фарли. – Значит, вторая игла не понадобится.

Шеви никак не могла привыкнуть к едким испарениям викторианского Лондона. Даже в воздухе витал буроватый оттенок сепии, и какие-то загадочные хлопья сыпались ей на голову и плечи, пятная кожу.

«Вряд ли это что-то хорошее, – думала она. – Даже знать не хочу, откуда эти хлопья берутся».

Тараны окружали ее неплотным кольцом, стараясь не приближаться к неистовой индианке слишком близко из соображений разумной осторожности, чему отчасти способствовала болтающаяся на ее тонком запястье здоровенная дубинка и капающая с ее рабочего конца кровь.

Теперь же, когда толпа принялась скандировать имя Голгофа, Шеви заподозрила, что ее ожидает встреча с наихудшим воплощением боевого Тарана.

«Тараны. Этим бы ребятам еще чуть-чуть крутизны – и они могли бы вести собственное шоу для настоящих мачо на каком-нибудь кабельном телеканале, починяя мотоциклы или тягая железо».

Людской океан внезапно расступился, пропуская здоровенного и малосимпатичного громилу с осанкой платяного шкафа, который важно вплыл в круг ринга настоящим олицетворением буйства и жестокости.

«Так вон он какой, этот Голгофа, – оценила Шеви. – Пожалуй, одним ударом тут не отделаешься».

Голгофа с неожиданной деликатностью взял себя указательным и большим пальцем за волосы на макушке и вдруг сдернул их, выдав тем самым, что носит на темени накладку.

– Не подержишь для меня, Марвина, Пустячок? – спросил Голгофа, бросая накладку в руки своего куда более мелкого и щуплого приятеля, который без всяких возражений сделал то, что ему было сказано. На чем, по всей видимости, и были основаны их дружеские отношения.

В Голгофе Шеви удивили две вещи.

Во-первых, раньше она никогда не слышала, чтобы у парика было собственное имя.

И второе: почему-то никому, кроме нее, прозвище Пустячок не показалось смешным.

– Ладно, Голгофа, – сказала она, с хрустом разминая кулаки, – постараюсь уложить тебя как можно гуманнее.

– Я не Голгофа, – сказал верзила. – Я его меньшой брательник.

Это было последнее, что она услышала, прежде чем нечто размером с хороший кирпич ударило ее в грудь со скоростью разогнавшегося товарного поезда.

Бесспорно, Шеви была сильной и быстрой, но при этом маленькой и легкой. Удар неведомо чьего кулака швырнул агента ФБР с такой силой, что она проехалась по полу через весь зал, по пути собрав на себя несколько заноз.

Боль была такой чудовищной, что Шеви поначалу решила, что ее легкие превратились в кашу, и с большим облегчением обнаружила, что все-таки еще может дышать.

– Ооооох, – простонала она, сплевывая струйку крови и оцепенело глядя на разлетевшиеся по полу осколки пульта.

«Я застряла здесь».

– Так нечестно.

– Голгофа! Голгофа! – радостно распевали Тараны, притоптывая ногами так, что половые доски тряслись и подскакивали.

Шеви с трудом поднялась на четвереньки, пытаясь понять, не треснул ли у нее череп, а заодно недоумевая: «Где же этот чертов Голгофа? Неужели в викторианские времена существовали невидимки?»

Пошатываясь, она сумела наконец встать на ноги, потрясла головой, чтобы прогнать вертящиеся перед глазами искры, и осмотрелась, соображая, кто же на нее напал. В кругу для поединков не было никого, кроме Отто Маларки.

– Где он? – растерянно спросила Шеви. – Покажите мне этого Голгофу.

Маларки с виноватым видом прижал к губам пальцы.

– Боюсь, принцесса, что Голгофа – это я. Мое старое цирковое прозвище, еще с тех пор, когда я выступал там с силовыми трюками.

«Вот сволочь, – подумала Шеви. – Но ведь ты сам выставил меня на ринг!»

Маларки отнял ото рта ладонь и приветственно помахал ею присутствующим Таранам.

– Я сказал, что они могут сами выбрать любого из Таранов, и мои толковые головорезы выбрали меня. В конце концов, кто тут дерется лучше меня? И теперь я должен сделать выбор между кошельком и гордостью.

«Дайте-ка догадаться, – подумала Шеви. – Гордость наверняка победит».

– А в этой борьбе всегда побеждает гордость. Мне придется пожертвовать своей ставкой, чтобы сохранить положение.

Шеви встала в боксерскую стойку, прикрыв подбородок выставленными вперед кулаками.

«Хотя какое это имеет значение. С такими кулачищами Маларки пробьет любую мою защиту. Придется полагаться исключительно на скорость».

Громкие поощряющие вопли толпы сменились молчаливым беспощадным предвкушением. Ставки были серьезные. Оба участника поединка проявили себя достойными бойцами, но если Шеви дралась за свою жизнь, то Маларки должен был проявить верность своим людям, прекрасно сознавая при этом, что не один Таран сейчас надеется на его поражение, после которого местечко на троне окажется вакантным.