Леди Несовершенство - Дарья Донцова

– Так я ее продала, – сказала Валечка, – нашелся человек. Случайно! На вырученные деньги мы с Костиком и живем.

И тут из кармана гостьи донеслась музыка, которую я сразу узнала: композитор Софья Губайдулина, «Висельные песни». Гениальная Софья создала этот цикл на стихи Кристиана Моргенштерна. Губайдулина сочинила две версии, одну для меццо-сопрано, контрабаса и ударных. Она посвящена певице Патриции Адкинс-Кити. И вторую для женского голоса, флейты, баяна, контрабаса и ударных. Она посвящена ансамблю That и баянистке Эльсбет Мозер. Помнится, когда я слушала впервые номер тринадцать песни под названием Nein, что в переводе означает «нет», у меня затряслись руки. В этой песне веревка очень эмоционально рыдает и зовет к себе висельника. Человеку, не имеющему базового музыкального образования, очень сложно понять «Висельные песни». Равным образом музыкальному неофиту трудно верно оценить творчество Губайдулиной, принять его и признать, что Софья гениальна.

Валентина вынула трубку.

– Это из аптеки, лекарство для Костика пришло. Я сбегаю в туалет? Сейчас вернусь. Лампа, вам надо к доктору, который волосы лечит! Из вас перхоть высыпается, коричневая. Я вам в течение разговора ни слова не сказала про голову. Ну мало ли почему у вас так! Но когда с зубами прямо на глазах беда приключилась… Вы к врачу сгоняйте. Я заразы не боюсь, купила себе оберег от инфекций, я его на шее ношу! Вот он!

Валентина вытащила из-под кофты цепочку, на которой висело нечто круглое, размером с монету в десять рублей, и продолжила:

– Видите? Гасит порчу, сглаз, отгоняет чуму, холеру, оспу. Поэтому я спокойна в вашем присутствии. Но вам лечиться надо! У зубника и волосатика!

Я не успела ничего сказать, Игрунова подхватилась и унеслась.

Макс взял телефон:

– Это кто? А где наш секретарь? Ясно. Сейчас в туалет зайдет женщина. Она должна вернуться назад. Не пускайте ее к лифту.

– Странная она, – пробормотала я, – зубник, думаю, это стоматолог, а волосатик – трихолог. Но почему Валентина подумала о каких-то моих болезнях?

– Э… понимаешь, – забормотал Леша, – когда ты пришла, то, кроме волос, все нормалек выглядело.

Я заморгала.

– Кроме волос? А что с ними?

– Ну… э… – замялся Алексей.

– Ничего, на мой взгляд, особенного, – сказал Костин, – твоя голова всегда похожа на пейзаж после взрыва макаронной фабрики.

– Но сегодня обычные спагетти смахивают на сахарный тростник, – хмыкнул Леша. – И глянь на стол.

– Что на нем интересного? – спросила я, рассматривая полированную поверхность.

– Ничего не замечаешь? – не отставал Алексей.

– Только крошки, – ответила я, – но это не странно. До моего прихода кто-то из вас здесь ел бутерброды или булки-печенье-пряники-кексы и не убрал за собой.

– Потряси головой, – вдруг велел Костин.

– Зачем? – спросила я.

– Просто потряси, – ответил Володя.

– Ну уж нет, – решительно отказалась я, – давно вышла из возраста школьных шуток, когда тебя просят сделать какую-то глупость, а потом весь класс со смеху умирает.

– Отлично, еще раз изучи столешницу, – велел Леша.

Я повиновалась.

– Крошек-то больше стало, – заметил Алексей.

– Действительно, – согласилась я. – Откуда-то падают!

– Точняк, – обрадовался Леша, – сыплются из тебя!

Я пришла в замешательство.

– Из меня?

– Да, – хором объявили коллеги.

– Ой, перестаньте! – отмахнулась я. – Можете не стараться, не получится меня разыграть. Мои волосы сахарный тростник, из которых вываливаются крошки?! Отлично придумано. Креативно. Обычно говорят, что песок сыплется. А вы оригиналы. А с моими зубами что? Они сплошь стали черными? Лакированными? В стразах?

– Ярко-синие, – объявил Леша, – камней блестящих нет.

Я расхохоталась.

– Я прямо чудо-юдо заморское.

– Она нам не верит, – вздохнул Костин.

– Конечно, нет, – продолжала веселиться я.

– Макс, – позвал Володя.

– Что? – не отрываясь от телефона, спросил Вульф.

– Посмотри на жену, – потребовал Алексей.

– Зачем? – произнес мой супруг, нажимая пальцем на экран.

– Как она выглядит? – спросил Вовка.

Вульф поднял голову.

– Просто чудесно. Лампуша красавица.

Я заулыбалась.

– Во! – обрадовался Леша. – А теперь? Зубы! А?

– Отличные просто, – ответил Макс и снова уткнулся в экран, – мне в Лампе всегда все нравится.

– Не вышел номер, парни, – подвела я итог, – Вульф не внял вашим призывам участвовать в розыгрыше. Вернусь через пять минут.

Тихо посмеиваясь, я направилась в туалет, после посещения кабинки подошла к рукомойнику, глянула в зеркало и заорала:

– Мама!

Отражение продемонстрировало жуткую тетку. На ее голове дыбом стояли темно-зеленые разнокалиберные конусы, а зубы были цвета прямо как у нашего ярко-синего бархатного дивана в гостиной.

Некоторое время я в ступоре рассматривала незнакомку, потом сообразила: Лампа – это же ты собственной персоной, и потрясла головой. В раковину посыпались крошки. Я пощупала то, что торчало на макушке. А теперь объясните почему у меня волосы стали твердыми, зелеными, а зубы синими? Я понюхала пальцы, которыми трогала «ирокез», ощутила запах черного хлеба и схватилась за раковину. Маска!

Симпатичная владелица салона, на которую я наткнулась в торговом центре, подарила мне средство из черного хлеба, пообещала, что волосы после него станут волшебно-прекрасными. Я намазалась, а потом поспешно унеслась из дома. Как можно было забыть про маску? Ну она не текла, не капала, волосы у меня короткие, шапку я не ношу даже в сильный мороз, потому что сижу за рулем. В мозгу кружились мысли о работе.

Я открутила кран и засунула под него голову.

Помнится, когда я училась в консерватории, наша преподавательница Эсфирь Моисеевна прибежала в девять утра в аудиторию прямо в пальто, шапке и шарфе. Похоже, она проспала, немного опоздала к началу занятий и, чтобы не терять ни минуты, миновала гардероб. Эсфирь прямо с порога начала говорить о прошедшем времени в итальянском языке. Если кто не знает: будущие музыканты, певцы и дирижеры обязательно его изучают. Одновременно она стащила шапку, поправила завивку, размотала кашне, последним скинула пальто и положила его на диванчик у окна. Наша группа замерла. Эсфирь Моисеевна стояла перед нами в красивой белой кофточке, симпатичных сапожках на каблучке и плотных темных колготках. Больше на ней ничего не было. Сейчас подобный наряд не особенно смутит студентов, большинство из которых решит, что сорокалетняя старуха решила молодиться и нарядилась не по возрасту в лосины. Но во времена моего обучения в храме музыки такой вид преподавателя был просто невозможен.