Змея за пазухой - Виталий Гладкий

— Может, дать ему наркозу[1], чтобы не брыкался? — предложил тот браток, что стоял по левую руку от «старшого».

Он был смуглый, как цыган, и, судя по его черным глазам с расширенными зрачками, баловался анашой, а может, чем-нибудь и позабористее.

— Боюсь, что придется, — ответил бандит в наколках. — Фраер больно бестолковый.

— Не хвались на рать идучи, — жестко сказал Никита. — Шли бы вы, господа хорошие, куда подальше. Я вроде ничего плохого вам не сделал. Так что не стоит затевать базар-вокзал.

— Может, ты и прав… — задумчиво сказал «старшой». — Лишний шум нам ни к чему. — С этими словами он сунул руку в карман и достал пистолет; это был видавший виды Макаров. — Запрыгивай в нашу тачку, фраерок, и поехали. Дернешься — получишь свинцовый орех в желудок. А он плохо переваривается. Усек?

— А то как же. Только пакеты заберу.

— Забирай, — ответил бандит в наколках. — Нам как раз пожрать не мешало бы.

И вся гоп-компания дружно загоготала.

Видимо, Никита усыпил бдительность бандитов своей внезапной покорностью. И то верно: что можно сделать голыми руками против пистолета? Тем более когда оружие смотрит на тебя в упор. Небрежно поигрывая пистолетом, «старшой» подошел к машине почти вплотную; Никита, который как раз возился с пакетами, неожиданно распрямился. Молниеносное движение — и черный зрачок пистолетного ствола уставился прямо в лоб бандиту.

— Стоять! — рявкнул Никита. — Кто-нибудь дернется, урою всех троих!

— Э-э, парень… ты это… того! — У бандита с наколками не нашлось нужных слов, и он беспомощно захлопал выцветшими ресницами.

— Чего — того? — спросил Никита, внимательно наблюдая за остальными двумя.

— Мы ведь пошутили! — возопил «старшой».

— Хорошие шутки. Достал ствол, значит, стреляй. Оружие — это не рогатка.

— Слушай, ты не торопись… — Бандит понемногу начал приходить в себя. — И опусти «дуру», а то у нее изношенный механизм. Может пальнуть нечаянно. Мы ж хотели по-хорошему… С тобой хотят покалякать очень уважаемые люди. Это они послали нас за тобой.

— Так бы сразу и сказал, — ответил Никита.

Он уже понял, что ему не отвертеться от разговора с «очень уважаемыми людьми». Никита даже догадывался, кто это, — скорее всего, воры в законе или смотрящие. Алекс как-то рассказывал о воровской иерархии; правда, Никита тогда слушал его вполуха. Но что им от него нужно? Неужели опять пойдет разговор о Колоскове и его бумагах? Вот влип так влип!

— Что ж, тогда поехали, — сказал он с тяжелым вздохом. — Не было печали… Но вы на своей тачке, а я на своей!

— Лады, — не без некоторого внутреннего сопротивления согласился татуированный. — Только ствол верни.

— Потом, — отрезал Никита. — Когда приедем на место. Показывай дорогу, Сусанин…

На удивление, братки даже не зароптали. Никита не сомневался, что его дерзостей они не забудут и, не исключено, что когда-то припомнят, но, видимо, наказ воровской верхушки был чересчур ясен и однозначен: доставить фраера ушастого целым и невредимым.

И конечно же они приехали в Сироткин квартал. Было такое заветное местечко на лесной опушке, в нескольких километрах от города, у самой реки. Едва закончилась перестройка с отстрелом наивных дурачков, возмечтавших о сладкой капиталистической жизни, и братвы с одной извилиной в коротко стриженной башке, как новые хозяева жизни, уцелевшие в кровавой мясорубке, начали усиленно строиться — возводить не просто дома или коттеджи, а целые замки. И естественно, для своих «родовых поместий» они приискали себе славное местечко.

Раньше на месте Сироткиного квартала находились так называемые «дачи», полученные гражданами от щедрот советской власти, — земельные отводы в шесть соток и одноэтажные строения, в большинстве похожие на курятники. Здесь было тихо, уютно, красиво, и многие интеллигенты мечтали, как они проведут остаток жизни здесь, на берегу реки, в полном единении с природой. В принципе обстановка располагала: сады цвели и щедро плодоносили, огороды исправно снабжали владельцев дач экологически чистыми продуктами, с одной стороны дачного участка рос сосновый лес, где грибов было — косой коси, а с другой находилась речка — хоть и небольшая, но рыбная.

Но, как говорится, «мечты разбились о быт», точнее — о реалии. Городские чиновники и те, кого они крышевали, в основном бывшие бандиты и рэкетиры, повели против дачного товарищества настоящую войну. Не обошлась она и без жертв, но что такое никчемная человеческая жизнь по сравнению с мечтой бывшего «бригадира» банды отморозков или чиновного мздоимца, давно утратившего честь, совесть и сострадание к ближним? Почти всех дачников согнали с их земельных отводов, а на месте домиков-курятников выросли дворцы невиданной красоты. Так и появился Сироткин квартал.

Название свое он получил благодаря местному журналисту, который все-таки отважился тиснуть в прессе большую статью о злоупотреблениях местной «элиты», в которой фигурировало и дачное товарищество на берегу реки; ему даже удалось выступить по центральному телевидению. Журналист назвал застройщиков, отобравших землю у дачников, бедными «сиротками», и народ тут же превратил его сарказм в название квартала — уж чего-чего, а юмора русскому народу не занимать.

Но, как это обычно бывает на Руси, громкий крик постепенно превращается в затихающее эхо без всякой реакции. Сироткин квартал продолжил расширяться за счет дачных садов и огородов, а бедняга-журналист попал под колеса автомобиля, который скрылся с места происшествия, и найти его так и не удалось. (В городе поговаривали, что водителя-убийцу никто и не искал.)

Дача пахана впечатляла. Она была ничуть не хуже, чем загородный дом Шервинского. Разве что забор был еще выше, и количество охраны во дворе Никита так и не смог сосчитать. Он безропотно вернул ствол татуированному, и его провели в сад. Там находилась шикарная беседка в китайском стиле, где за низким черным столиком, тщательно отлакированным и покрытым красивой росписью, сидели трое мужчин, с виду ничем не примечательных, даже одетых респектабельно. Только многочисленные наколки на пальцах несколько портили впечатление от картины, которую можно было назвать «Чаепитие уважаемых людей». Судя по всему, Никиту привезли на рандеву к китам воровского сообщества, притом очень старым.

«Однако… — подумал он. — Какие колоритные типы… Такими темпами я скоро перезнакомлюсь со всеми городскими буграми. Меня только к городскому чиновнику высокого ранга не возили на свидание. Но, думаю, все еще впереди…»

— Здравствуйте, — сдержанно сказал Никита, не решаясь встать на лакированное дерево ступенек, которые вели на помост, где восседало криминальное трио.

— Здравствуй, мил-человек, — ответил один из чаевничающих — по виду самый старший, «патриарх»; он был совсем седой и имел на макушке обширную плешь, похожую на тонзуру католических монахов.